Владимир Чивилихин

Из романа-эссе "Память"

… Парадокс: усыпальница царей и августейших чад расположена рядом с каменными могилами их живых врагов. А.Н. Радищев, декабристы, петрашевцы, Н.Г. Чернышевский, Н.В. Шелгунов, Александр Уль­янов, Николай Кибальчич, Н.Э. Бауман, Максим Горь­кий, много-много иных... Тщетно ищу одиночную каме­ру, где полгода просидел под следствием Николай Мозгалевский. Нет и одиночки Трубецкого бастиона, в которой сразу после казни Николая Кибальчича 3 апреля 1881 года оказался ещё один узник, переведён­ный сюда из Варшавской тюрьмы, о коем следует рассказать, хотя необыкновенная судьба, труды и мыс­ли этого необыкновенного человека достойны большого романа, хорошей книги в серии "Жизнь замечательных людей", вечной и уважительной памяти потомков.

 

Ещё в гимназии Николай Морозов организовал "Тайное общество естествоиспытателей-гимназистов". В написанном им уставе служение науке провозглашалось как служение человечеству, которое придёт к всеобще­му счастью посредством овладения тайнами природы. "Без естественных наук человечество никогда не вышло бы из состояния, близкого к нищете, а благодаря им люди со временем достигнут полной власти над силами природы, и только тогда настанет на земле длинный период такого счастья, которого мы в настоящее время даже представить себе не можем".

Талантливый юноша, снедаемый жаждой знаний, развил в себе удивительную работоспособность. Он штудирует пуды книг, изучает языки, работает со студентами-медиками в анатомичке, слушает в Московском университете лекции, занимается геологией и палеонтологией, участвует в научных экспедициях, и некоторые его палеонтологические находки так значи­тельны, что до сего дня хранятся в музеях. Отличные успехи по всем гимназическим предметам, первые науч­ные рефераты, изучение социально-политической литературы, знакомство с нелегальными изданиями, встречи с народниками-революционерами. Николай Морозов приходит к выводу, что заниматься наукой в существу­ющих политических условиях – значит потерять к себе всякое уважение. Он оставляет родительский дом и отдаёт себя агитационной работе среди крестьян, сукно­валов, кузнецов, лесорубов, живёт и работает в их среде, потом эмигрирует в Швейцарию, чтоб редактиро­вать политический журнал для рабочих, вступает в Интернационал, и сразу по возвращении в Россию – арест на пограничной станции. Московская и Петер­бургская тюрьмы в течение года, освобождение под отцовский залог, и опять революционная борьба, актив­ная работа в народнических организациях "Земля и воля", "Народная воля", участие в подготовке покуше­ния на царя, новая эмиграция, поездка в Лондон, встреча с Карлом Марксом, возвращение на родину и снова арест на границе. Варшавская цитадель, Петро­павловская крепость, через четыре года Шлиссель­бург – место заточения русского просветителя XVIII века Н.И. Новикова, общественного деятеля и ученого В.Н. Каразина, декабристов Ивана Пущина, Вильгельма Кюхельбекера, Михаила и Николая Бесту­жевых, поэта-разночинца Владимира Соколовского, на­родоволки В. Фигнер, большевика Ф. Петрова. Список узников Шлиссельбургской крепости, как и Петропав­ловской, зримее иного ученого трактата отражает смену поколений борцов, дух коих самодержавие пыталось смирить и сломить в этих мрачных казематах.

"Из собственного моего опыта я убедился, что одиночное заключение страшнее смертной казни", – писал декабрист Александр Беляев в "Русской старине" за 1881 год. Как раз в том 1881 году был посажен в одиночку Николай Морозов. Только А. Беляев сравни­тельно недолго содержался в Петропавловской крепо­сти, а Н. Морозов просидел четыре года в той же Петропавловской да двадцать один – в Шлиссельбург­ской. Четверть века в одиночке!..

 

Голые стены, тюремные думы,

Как вы унылы, темны и угрюмы!..

Мысли тупеют от долгой неволи,

Тяжесть в мозгу от мучительной боли,

Даже минута, как вечность, долга

В этой каморке в четыре шага!..

Полночь пришла...

Бой часов раздаёся,

Резко их звук в коридоре несёся...

Давит, сжимает болезненно грудь,

Гложет тоска...

Не удастся заснуть!

 

Эти стихи сочинил Николай Морозов, быть мо­жет, в минуту собственной душевной слабости. Многие узники не выдерживали одиночного заключения – навязчивых воспоминаний, безумных грез, болезней, смертной тоски, трагического бессилия. Вот неполный список народовольцев и чёрнопередельцев, жертв Шлис­сельбурга: повесился М. Клименко, сжёг себя, облив­шись керосином из лампы, М. Грачевский, перервала себе сонную артерию и умерла С. Гинзбург, сознатель­но подвели себя под расстрел Е. Минаков и И. Мышкин, сошли с ума Н. Щедрин, В. Конашевич, Н. Похитонов; умалишённых всё-таки держали в крепости, а Николай Морозов, Вера Фигнер и другие заключённые годами вынуждены были слушать по ночам их душераз­дирающие вопли...

Это чудо, что он выжил. Болел туберкулёзом, дистрофией, трижды цингой, бронхитом несчётное чис­ло раз, страдал различными хроническими катарами, ревматизмом, его душила грудная жаба, стенокардия по-нынешнему. Лечился гимнастикой, бесконечной ходьбой по камере, самовнушением и... наукой.

"В крошечное окошко мне был виден клочок звёздного неба", – вспоминал Николай Морозов. Per aspera ad astral.. Через тернии – к звёздам! Такой путь выбрал узник, создав в своём каменном мешке собственный мир интересов, неимоверными усилиями воли заставив интенсивно работать мозг. Всё началось с единственной разрешённой в Петропавловской крепости книги – Библии на французском, экземпляром которой пользовались ещё декабристы... Николай Морозов по­разил знанием Библии священника, навещавшего заклю­чённых, и тот начал приносить ему писания и жития, книги по истории церкви и богословию. Если б знал тот святой отец, чему он споспешествовал! Узник присталь­но рассмотрел религиозные сочинения сквозь призму атеистического, естественнонаучного мировоззрения, обнаружил в канонических текстах и богословских трактатах чудовищные противоречия, взаимоисключа­ющие факты и утверждения. В Шлиссельбурге в его распоряжении были бумага, перо и чернила, относи­тельный доступ к научной литературе. Каждое утро, делая длительную гимнастику, он повторял в такт движениям названия созвездий, минералов, элементов периодической системы, вспоминал физические кон­станты, исторические имена и даты, слова и фразы на различных языках. Напряжённые юношеские научные занятия, несгибаемая сила воли, феноменальная память и творческий ум стали фундаментом, на котором год за годом воздвигалось величественное здание научных озарений и открытий. Николай Морозов в совершенстве овладел десятью иностранными языками, и это не было самоцелью, а объектом изучения и подсобным сред­ством на героическом пути Николая Морозова к разно­образнейшим знаниям и открытиям. Освобождённый в ноябре 1905 года узник Шлиссельбурга взял с собой на волю двадцать шесть томов научных сочинений – история человечества не знала такого, сотво­рённого в таких условиях!

На воле он продолжал разрабатывать идеи, зани­мавшие его в крепости; и следует, наверное, хотя бы коротко сказать, что же такого особенного сделал в науке шлиссельбургский узник. Прежде всего, поражает энциклопедичность интересов и знаний Николая Морозова. Астрономия, физика, астрофизика, математика, химия, физиология, биология, филология, метеороло­гия, история народов, наук, культур и религий, геофи­зика, научный атеизм – вот далеко не полный перечень того, чем он профессионально занимался.

Неспециалисту даже трудно представить себе объём научного материала, творчески освоенного Н.А. Морозовым, значение его открытий. Перечислю хотя бы те из них, что признаны сегодня в качестве приоритетных. Первым в астрономии узник Шлиссель­бурга высказал догадку о метеоритном происхождении лунных кратеров и малой сопротивляемости межзвёз­дного светоносного эфира. Возражая самому Д. И. Менделееву, впервые в мировой науке разработал научную теорию о сложном строении атомов и их взаимопревращаемости, первым доказал существование инертных газов и нашёл им место в периодической системе элементов, первым в мире объяснил явление изотопии и радиоактивности, объяснил причины звёздообразования, стал первооткрывателем многих явлений в метеорологии, нашёл новый метод алгебраических вы­числений, впервые в химической науке разработал идею ионной и ковалентной связи, первым в истории биоло­гии дал математическое обоснование процесса есте­ственного отбора... Написал он также множество науч­ных монографий на другие темы, в равной степени недоступных моему пониманию, зато я вспоминаю, как в студенческие годы прочёл в Ленинке колоссальный атеистический многотомный труд Н.А. Морозова "Христос", вышедший из печати уже после революции. Это сочинение вообще не с чем, кажется, сравнить по энциклопедичности сведений, смелости аргументаций и логических построений, основанных на несовпадении астрономических явлений с знаменательными событи­ями античности; автор сосредоточился на создании, как он сам писал в предисловии к одному из томов, "исторической науки на эволюционных началах, в связи с географией, геофизикой, общественной психологией, политической экономией, историей материальной куль­туры и со всем вообще современным естествознанием".

"Христос" имел более точное авторское назва­ние: "История человеческой культуры в естественно­научном освещении", и это есть первый и пока един­ственный в своём роде фундаментальный труд, пресле­дующий цель диалектически связать историю людей и природы, всё со всем. Тома "Христоса" выходили мизерными тиражами – до трёх тысяч экземпляров, и ныне совершенно недоступны даже очень любознатель­ному читателю, который может составить себе некото­рое представление об эрудиции и позиции автора по его большой статье, напечатанной в четвёртом номере журнала "Новый мир" за 1925 год, – это был ответ учёного-энциклопедиста и блестящего полемиста на критику первого тома "Христоса" одним очень изве­стным в те годы, но традиционно мыслящим исследова­телем...

О Николае Морозове написано немало статей, воспоминаний, диссертаций, только они рассыпаны по журналам, газетам, реферативным брошюрам, малодо­ступным широкому читателю старым изданиям. Прав­да, весь этот богатейший материал однажды обобщил Б.С. Внучков, выпустив хорошую книгу "Узник Шлиссельбурга", и я пользуюсь некоторыми сведениями из неё, давно уже тоже ставшей редкостью. Вышла она в 1969 году в Ярославле, где и разошёлся почти весь её десятитысячный тираж. Это была даже не капля в море, а молекула в сегодняшнем книжном океане – ведь только библиотек у нас в стране более трёхсот пятиде­сяти тысяч!

Научное и литературное наследие шлиссельбургского узника составляет около сорока солидных томов. Подытоживая всё сделанное Николаем Александрови­чем Морозовым, мы должны признать его научный и гражданский подвиг из ряда вон выходящим, особым явлением мировой культуры, символом мощи человеческого духа и талантливости русского народа, проявившихся в невыносимо тяжких, бесчеловечных условиях.

Николай Морозов свято верил в "человека воз­душного". В Шлиссельбурге он написал фантастический рассказ "Путешествие в мировом пространстве", а по выходе из крепости с интересом следил за развитием воздухоплавания и авиации. И не только следил. Как это ни покажется нам необычным, дорогой читатель, пятидесятишестилетний человек, двадцать восемь лет пробывший в застенках, становится членом Всероссий­ского аэроклуба, изучает лётное дело, конструкции тогдашних аэропланов и воздушных шаров, управление ими, получает звание пилота... и поднимается в воздух! Сохранился с тех лет фотоснимок: среди стоек и растяжек аэроплана сидит бодрый старичок в очках. В усах и бороде таится улыбка. Кожаная форма пилота, шлем, наушники, руки без перчаток, готовые спокойно взяться за штурвал.

И вот первый полёт в небе Петербурга! Он прошёл благополучно, однако не обошлось без печаль­ного курьёза. Охранка вообразила, что бывший "бомбист", теоретик и практик политического терроризма намеревался в этом полете низко пролететь над Царским Селом и сбросить на императорские апартаменты бомбу. Дома лётчика ждала полиция, но оснований для ареста не обнаружила. Потом Морозов не раз поднимался на воздушном шаре, наблюдал из гондолы и снимал специальным спектрографом солнечное затме­ние, стал председателем комиссии научных полётов и членом научно-технического комитета аэроклуба, читал лекции о воздухоплавании. Писал в газете, обращаясь к участникам первого перелёта Петербург – Москва: "Да, наступает новая крылатая эра человеческой жизни!.. Воздухоплавание и авиация кладут теперь резкую черту между прошлой и будущей жизнью человечества... То, что вы делаете теперь, это только первые проявления вечных законов эволюции человечества".

И ещё я вспоминаю его "Звёздные песни", стихи, написанные в неволе и на воле. Более четверти века долгими ночами он рассматривал звёзды в окошко своей камеры, они помогали ему жить и надеяться.

 

Скоро станет ночь светлее.

С первым проблеском зари

Выйди, милая, скорее

И на звёзды посмотри!

 

"Заря" в поэзии народовольца Николая Морозова была тем же, чем была она для декабристов, Алексан­дра Пушкина, Александра Полежаева и Владимира Соколовского. Только у него эта прозрачная символика часто полнилась более определённым содержанием, которое несло время:

 

Вот и в сознаньи рассвет занимается:

Мысли несутся вольней,

Братское чувство в груди загорается.

Старых богов обаянье теряется,

Тускнут Короны...

 

После освобождения из Шлиссельбурга Николай Морозов не поверил в конституцию, которую обещал Николай II, как не поверили в неё, обещанную прапра­дедом самодержца, декабристы, взявшиеся за оружие. Стихотворение саркастически называется "Гаданья астролога в Старой Шлиссельбургской крепости в ночь на 6 августа 1909 года":

 

Скоро, скоро куртку куцую

Перешьют нам в конституцию.

Будет новая заплатушка

На тебе, Россия-матушка!

 

И вот за эту и другие "звёздные" песни, напеча­танные в книжке, Николая Морозова снова сажают в крепость, на сей раз в Двинскую. Снова одиночка и снова работа! За год заключения он овладел одиннадцатым языком – древнееврейским, написал три тома "По­вестей моей жизни", полемическую атеистическую книгу "Пророки", несколько научных статей, ответил на множество писем, что шли к нему со всех концов России. В её тысячелетней тяжкой истории не было, кажется, аналога этому чудовищному факту – один из самых светлых умов русского народа двадцать девя­тый год томился в застенке...

Удивительный всё же был человечище! Вскоре после его освобождения началась первая империалистическая война, и шестидесятилетний Николай Морозов отправляется... в действующую армию. Оказывает пер­вую помощь и выносит с поля боя раненых солдат, корреспондирует в газету. Во время одной из поездок на позиции его продувает на холодном ветру, и ослаб­ленные тюремными болезнями лёгкие поражает жесто­кая пневмония. Нет, этот чудо-человек не погибает. Возвращается в родной Борок, что в Ярославской области, излечивается, и предпринимает длительную лекционную поездку по Сибири и Дальнему Востоку. Омск, Барнаул, Томск, Иркутск, Чита, Хабаровск. Это была триумфальная поездка – его все и везде знали и любили, встречая как героя. Он же, под впечатлением встреч с сибиряками, писал с дороги Валерию Брюсову: "Не верю я, что с таким населением Россия будет долго ещё плестись в хвосте остальных европейских наро­дов..."

Кстати, Валерий Брюсов тоже стоит в ряду русских поэтов, вдохновляющихся звёздным небом. Его творческое воображение пленяла, в частности, мысль о будущем могуществе человека, способного управлять полётом в космосе... всего земного шара!

 

Верю, дерзкий! ты поставишь

Над землёй ряды ветрил,

Ты своей рукой направишь

Бег планеты меж светил.

 

Н.А. Морозов не встречался с К.Э. Циолков­ским, но они заочно знали друг друга, обменива­лись письмами и книгами, а в голодном 1919 году по инициативе и при деятельном участии бывшего шлиссельбургского узника, ставшего председателем Русско­го общества любителей мироведения, бедному много­детному калужскому учителю был установлен двойной совнаркомовский продовольственный паёк и пожизнен­ная пенсия в пятьсот тысяч рублей тогдашними дешё­выми деньгами. Великий самоучка мог продолжать свои исследования и опыты, важность коих подтвердило не столь далёкое будущее.

После революции Н.А. Морозов передал госу­дарству наследное отцовское имение, но по рекоменда­ции В.И. Ленина Совет Народных Комиссаров вернул Борок в пожизненное пользование владельцу, принимая во внимание его "заслуги перед революцией и наукой". В 1932 году Н.А. Морозов был избран почётным членом Академии наук СССР...

Замечательный учёный и революционер прожил сорок шесть лет в XIX веке, столько же в XX, и всего через одиннадцать лет после его смерти был запущен первый спутник Земли. Похоронен Н.А. Морозов в парке Борка, близ дома, в. котором он последние годы жил и работал и где сейчас мемориальный музей. Вспоминаю его строки:

 

И всё ж не умер тот, чей отзвук есть в других, -

Кто в этом мире жил не только жизнью личной...

 

 

Источник: http://epizodsspace.testpilot.ru/bibl/doroga_k_zvezdam/chivilihin.html