Дмитрий Калюжный
Явь и Навь как объективная реальность, данная нам в ощущениях
Да не обманется читатель, увидев заглавие статьи сей! Она – не о религии, не о мистике и даже не о мифологии. Это статья об истории, и только об истории, – истории эволюции представлений человека об окружающем мире. Она о том, что такое на самом деле Навь, из которой пришли в Явь мифы, мистика и религии.
…Ибо вот, Царствие Божие внутри вас есть.
От Луки, 17.21.
История, легенда, миф
По большому счёту, история вбирает в себя всё: факт и вымысел, деяние и слово. Легенды – художественно окрашенные рассказы о действительных или вымышленных событиях, как и мифы – повествования о богах, духах, обожествлённых героях и первопредках, возникшие в первобытном обществе [5], равно становятся фактом истории.
Ученики в школах и студенты в вузах изучают историю деяний; ею же занимаются специальные люди – историки. Прав А.Ф. Лосев: "Миф, как средоточие знания и вымысла, обладает безграничными возможностями, в которых Платон видит даже нечто магическое, колдовское. Недаром миф может заворожить человека, убеждая его в чём угодно..." [1]. Казалось бы, невозможна история деяний вне истории речевых влияний. Но изучением мифов занимаются отнюдь не историки, а литературоведы! Почему? Потому что, хотя бытование любого мифа есть факт истории, всё же те приключения, о которых сообщает сам миф, за факты истории, как правило, не считаются.
Казалось бы, в самом деле: кельты имеют целые сборники мифов, это – факт, но можно ли поверить, что кельтский поэт-воин Ойсин провёл в потустороннем мире триста лет? А потом вернулся в Ирландию?.. Причём "потусторонние силы", отправляя его "на волю", предупредили, что он никогда не сможет попасть к ним обратно, если спустится с волшебного коня на реальную землю. Но под ним соскользнуло седло, и Ойсин упал, и мгновенно из цветущего юноши превратился в слепого и седого старика. Но успел поведать о своих приключениях св. Патрику, который его рассказам поверил и записал их на бумагу.
Мы с вами разумные люди, не так ли? Мы ни на секунду не поверим, что Ойсин на самом деле провёл в мире духов аж триста лет, и нам даже в голову не придёт устанавливать хронологические даты его путешествия.
Или возьмём историю с известным индейским героем Гайаватой. Его матушка Нокомис забеременела, будучи надутой ветром, когда неосторожно уснула на лугу. Миф? Конечно, миф! То есть она, может, и по лугу гуляла, и забеременела, и даже родила; отчего бы ей не родить, дело житейское. Но насчёт ветра – точно миф. Мы такие мифы слыхивали от девиц даже в нашей современности, и относились к ним с понятным скепсисом.
Однако бывают очень интересные исключения.
Некий почитаемый в китайской мифологии дух, Фую Вэнь-юаньшуай, один из ближайших помощников Тайшань-цзюня – управителя судеб, однажды родился в городе Байшицяо в округе Вэньчжоу в провинции Чжэцзянь, в небогатой семье учёного. (Учёного!) У этого учёного и его жены не было детей, и они пошли в храм Хоу-ту ("владычицы земли") молить о потомстве. В ту же ночь жене явился во сне дух в золотых доспехах. Он имел топор в одной руке и жемчужину в другой, и озадачил даму интересным предложением. Я, – сказал он, – один из шести духов первого циклического знака и полководец "нефритового государя" Юй-ди, желаю родиться на земле, но не знаю, захочешь ли ты стать моей матерью. Женщина согласилась. Дух поместил жемчужину в её чрево, и она проснулась. Через 12 лун у неё родился ребёнок.
А? Каково? И это ещё сокращённое изложение! Кстати, зачем ему был нужен топор, осталось тайной. Наверное, захватил на случай её отказа.
Вы, конечно, скажете, что и это чистый миф. А вот и нет: это факт китайской истории, ибо доподлинно установлено, что родился духовдохновлённый ребёночек на 5-й день 5-й луны первого года эры Ханьань императора Шуньди, то есть в 142 году н.э.
Тут можно привести прежнее возражение. Ну, родился ребёнок. Их в том году, наверное, много родилось, особенно в Китае. Это – не миф. Зачатие от бесплотного духа, вот что мифично. Но разве оно важно? Мало ли, во что люди верят! А доверчивость некоторых мужей в отношении их жён вообще безгранична. Это их проблемы, а не истории.
Так-то оно так, но не совсем. А в доказательство приведём ещё один похожий случай.
"Рождение же Иисуса Христа было так: по обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде чем сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святого. Иосиф же, муж её, будучи праведен и не желая Её обесславить, решил тайно отпустить Её. Но когда он помыслил это, – вот ангел Господень явился ему в сновидении и сказал: Иосиф, сын Давидов, не бойся принять Марию, жену твою, ибо рождённое в ней – от Духа Святого. И родит она Сына, и наречёшь имя Ему – Иисус, ибо Он спасёт народ Свой от грехов их. А это всё произошло, чтобы исполнилось сказанное Господом через пророка: Вот, Дева зачнёт во чреве и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил, что в переводе значит: с нами Бог. Пробудившись ото сна, Иосиф поступил, как повелел ему ангел Господень, и принял жену свою. И не знал Её, доколе не родила Она Сына, и он нарёк имя Ему: Иисус" (От Матфея, 18-25).
Этот миф весьма и весьма повлиял на историю человечества, не так ли? Да ещё и не все согласятся с тем, что тут имеет место миф. Во всяком случае, история создания научной хронологии, продолжающаяся до сих пор, более чем наполовину завязана на это событие. А в нём, как и в прочих подобных, если приглядеться внимательнее, имеется две стороны. Одна из них – человечество и его история, протекающая явно, в нашей, так сказать, реальности – здесь рождаются дети, пророчествуют пророки, плотничают плотники, а учёные ходят в храмы. А вторая – иная реальность, та, откуда прибыл ангел Господень.
Где провёл триста лет поэт-воин Ойсин.
Откуда появлялся дух Фую Вэнь-юаньшуай.
Короче, во времена óны люди были уверены в существовании "иного света", абсолютно независимого от "нашего света". И от этой веры возникали мифы.
Наука – наша премудрая наука, изучив массу мифов и легенд, вынесла свой приговор. Мышление первобытного человека, оказывается, было принципиально мифологичным. Оно основывалось на обожествлении природы и космоса, понимаете? Первобытный человек ни с того, ни с сего поделил наш ясный мир на два: Явь и Навь, и населил Навь богами и духами, с которыми, думал он, лучше дружить, а не получится дружить – умилостивить их дарами.
Зачем же он это сделал, первобытный человек? Для примера: бéлки, волки и еноты, а также прочие твари лесные (нарочно называю только млекопитающих) обходились без этих сложностей, и прекрасно себя чувствовали. Даже большой-пребольшой медведь с большой-пребольшой головой никакой своей медвежьей "Нави" не придумал. А человек?..
Всё очень просто! – настаивает наука. В первобытном сознании царствовало до-логическое мышление, всего-то. По словам Е.М. Мелетинского: "В первобытном обществе мифология представляла основной способ понимания мира, а миф выражал мироощущение и миропонимание эпохи его создания" [3].
А-аа, вот оно что. Мышление у них было неправильно устроено, не как у нынешних учёных. А на самом деле никакой Нави нет. Они её в натуре нигде увидеть не могли, и – причём повсеместно – просто придумали, в силу своей "до-логичности". У нас теперь логичность есть, и мы со смехом расстаёмся с прошлым, сметая миф с парохода современности, а у наших предков логичности не было, причём абсолютно у всех в любых уголках планеты, потому что мифы, различаясь в деталях, в целом очень схожи. Это важно, поэтому в подтверждение схожести мифов разных народов приведём слова Дж. Кэмпбелла: "Независимо от того, являются герои нелепыми или величественными, греками или варварами, язычниками или иудеями, их путешествия мало отличаются по своей сути. <…> В морфологии путешествия, в ролях вовлечённых участников, в одерживаемых победах можно обнаружить поразительно малое число отличий. Если в конкретной волшебной сказке, легенде, ритуале или мифе опускается тот или иной базовый элемент архетипической модели, он непременно, так или иначе, остаётся подразумеваемым…" [4].
Для примера, повсюду в комплексах верований и обрядовых действий – будь то в Ригведе, Махабхарате, Авесте или русских сказках, можно найти мистическое древо. Арийский Варуна связан с деревом, "корни которого вверх, а ветви вниз смотрят". И в русском заговоре "на море-океане, на острове Буяне стоит дуб-карколист, вниз ветвями, вверх корнями". Вся нравственность, вся логика жизни "здешней" строится вокруг жизни (жизни!) "тамошней", вокруг потустороннего мира: Нави, которой, как мы теперь знаем, нет, и не было никогда. И они – древние люди – верили, что корни Мирового Древа жизни глубоко проникают в подземный мир, а его ствол, словно мост, протягивается от Земли к Небу, и ветви достигают загадочных истоков всего сущего, где живут боги...
В сказаниях "тот свет" – это и есть Навь, которая, обратим же на это внимание! – свет. Жизнь там обычно подобна земной жизни: там так же сияет солнце, поют птицы, цветут деревья. Там есть острова, поля и луга. Там стоят дома, где обитают души умерших, живущих такими же, как здесь, семьями в ожидании душ новых умерших родственников. Это край изобилия, где растут золотые плоды, текут молочные реки и ожидают человека прочие радости. Как и здесь, там тоже бывает непорядок по причине действий неких змеев. Необычность этой страны в том, что живут там вечно, и не только души людей, но и боги, которые души – изначально.
"Тот свет" – один из непременных элементов всех религий.
Наука подходит к этому явлению с позиций детерминизма. Она ползёт по великому, многомерному, наполненному множествами смыслов нашему прошлому, как муха по пыльному стеклу музея, из-за чего её выводы о содержимом "музея" весьма поверхностны. Дескать, необъяснимые для человека "силы природы" (а по Марксу-Энгельсу вдобавок и социальные силы, столь же необъяснимые) отражались в головах людей в фантастических "богах" и "духах", и хотя они их не видели (ведь их нет, богов этих), но создавали религии.
Между тем, судя по текстам самих мифов, древние люди с "до-логическим" мышлением тонкую завесу между видимым и невидимым разрывали без проблем. Они легко перемещались туда и обратно во время путешествий своего духа. Кельтские герои Финн Маккул, Бран, Брендан и Мельдун многократно бывали там; Кухулин наведывался эпизодически, а Ойсин, как уже сказано, пробыл там триста лет. Греческий Эней спустился в подземное царство, пересёк страшную реку мёртвых, бросил подачку трёхглавому сторожевому псу Церберу и побеседовал с тенью своего покойного отца. Китайский "тот свет" заселён духами едва ли не плотнее самого Китая. Русские богатыри отправлялись туда, чтобы победить подземных, "нижних" существ (змеев, ясное дело) и освободить светлых духов от притеснений.
Два мира знал человек: явный и неявный (навный). И по желанию попадал туда, куда намерен был попасть: в мир богов и духов.
Может, наши современники, "спецы по мифам", со всем своим логическим мышлением чего-то не замечают в окружающем их мире?..
Человек и его сновидения
Вот живёт человек. Наяву он видит природу вокруг: лес, река, звери. Видит свою немногочисленную родню и изредка прочих людей. А во сне… А во сне он видит то же самое, но и – внимание! – изредка встречается он там со своими покойными родителями, тела которых самолично закопал в землю или спалил на ритуальном костре. Ну, и что ему думать о своём посмертном будущем? Или видит он самого себя в неведомых местах, ведущим разговоры с неведомо кем – как ему это понимать? Ведь не продавали ещё в киосках журналов со статьями Зигмунда Фрейда или Карла Юнга, не пришёл никто и не рассказал ему, что сновидения – всего лишь отражение в его, первобытного человека, психике всяких первобытных страхов и сексуальных фантазий. (Тем более, что, как теперь оказывается, даже сам дедушка Фрейд понимал проблему не вполне адекватно.) И тогдашний первобытный человек совершенно логически делал в своём "до-логическом" мозгу вывод: помимо явного мира есть ещё и неявный, мир не тел, но духов. И к такому выводу обязательно придёт любой, чьё сознание не перегружено наукой, литературой, кинофильмами и прочими "поглотителями" внимания.
Ал. Панов в "Школе сновидений" пишет: "Вспоминая самые ранние детские сны, можно добраться до времени, когда в восприятии реальности и снов не было существенной разницы: и то, и другое было пузырями времени и света событий и действий, имеющими внутреннюю логику и ясность равной чудесности и свежести" [6]. Это совершенно верно; так же, неразделённо, понимал мир первобытный человек. Он лично еженощно попадал "на тот свет", и то, что он видел там духов, было для него таким же фактом бытия, как и облака и звёзды, которые он видел на небе и тоже не мог потрогать руками.
Юный принц Гаутама тайно покинул дворец отца своего, сидя на царственном коне Кантхака. Чудесным образом проник он сквозь охраняемые ворота, скакал ночью, освещаемый факелами четырежды шестидесяти тысяч божеств; с лёгкостью перенёсся через величественную реку шириной в одиннадцать тысяч двадцать восемь локтей, а затем одним взмахом меча срéзал свои царские локоны — при этом оставшиеся волосы, длиной в ширину двух пальцев, завились вправо и прижались к его голове…
Разве не очевидно, что здесь описано сновидение?
Св. Брендану было видение голубя, указывавшего путь к острову. В поисках этой прекрасной земли св. Брендан дважды отправлялся в плавание в компании спутников. По пути они пережили много удивительных событий. Однажды на Пасху встретили кита, на спине которого святой отслужил мессу. После охранительной молитвы кит нырнул в волны и уплыл. Св. Брендан укрощал многочисленные водовороты, и даже сатана не смог нарушить безмятежность духа святого человека, показывая ему муки ада… Он встретил великана-язычника, которого обратил в веру, ужасающую мышь и огромного морского кота. И достиг он прекрасного острова, явленного в видении, а когда вернулся в Ирландию, бросил свой монастырь и удалился в пустошь близ Лимерика, где и умер…
Мы, нынешние, живём в неестественном ритме. Наш сон подчинён трудовому графику; ум занят анализом событий телесериалов и новостных передач. Привыкнув нежиться на мягкой подушке, вскакивая по утрам по зову будильника, мы обо многом давно забыли! Не было раньше телесериалов, будильников и подушек; люди спали совсем иначе, нежели теперь. И, соответственно, иначе относились к своим сновидениям.
Дальше будет широко процитирован Карл Юнг (1875-1961), швейцарский психолог и философ, подробно изучавший природу сновидений. Конечно, его труды достаточно известны; но прилагал ли их кто-нибудь к нашему историческому прошлому, например, в поисках генезиса первобытного мифа?.. Но сначала – несколько слов о "технологии сна".
Вот что пишет С. Каплан-Уильямс: "Как ни странно, антропологи и этнографы только сейчас начинают изучать привычки, связанные со сном у разных народов".
Американская исследовательница Кэрол Уортман собрала сведения о сне у десяти народов, не связанных с европейской или западной культурой. Выяснилось, что эти люди предпочитают спать большими группами, чтобы сквозь сон слышать дыхание соплеменников, вздохи домашнего скота, треск костра, дающего тепло. Заснуть в одиночку человеку из такого племени никак не возможно. Спят в своей дневной одежде на звериных шкурах, циновках, на низких деревянных топчанах и просто на земле. Практически никто не соблюдает какие-то определённые часы для сна; режим сна и бодрствования диктуется сменой дня и ночи, света и тьмы.
Женщины, девушки и дети новогвинейского племени гебуси спят на циновках в небольшом помещении общинного дома. Мужчины и юноши спят более просторно в том же доме, на деревянных топчанах. Женщины спят около десяти часов в сутки и засыпают, как только стемнеет. Мужчины дольше остаются на ногах. Как и многие другие примитивные народы, гебуси опасаются злых духов, привидений и колдовства и особенно беззащитными чувствуют себя во время сна. Глубокий сон считается делом рискованным ещё и потому, что душа слишком крепко спящего человека, тем более если он видит сны, может улететь чересчур далеко и не вернуться. Дремота большими группами позволяет, по мнению гебуси, уменьшить такой риск.
Мужчины раз в одну-две недели проводят ночные шаманские радения. Аудитория, то впадающая в сон, то просыпающаяся, слушает в этом сумеречном состоянии сознания разговоры шамана с духами из мира теней.
Другой опыт сделал американский психиатр Томас Вер. Он попытался восстановить в какой-то мере условия сна наших предков. В его опытах пятнадцать добровольцев были лишены источников искусственного освещения. В первые несколько ночей участники опыта проспали по одиннадцать часов, но затем возникли сложности с засыпанием, и добровольцы лежали в темноте, перед тем как заснуть, один-два часа. Затем следовал сон, длившийся три-пять часов, потом люди просыпались, как правило, после сновидения и около часа не спали, тихо лёжа. После этого следовал утренний сон продолжительностью около четырёх часов.
Как предполагает Вер, сон "в два приёма" – естественная норма для человека. Он оставался таковым даже с переходом людей к скотоводству и земледелию. Роджер Экирк изучил документальные и литературные свидетельства о том, как спали европейцы до появления ярких источников искусственного света, и нашёл несколько сотен указаний на то, что обитатели Европы спали тогда, как он выражается, "сегментированным сном", который и сейчас обычен на Новой Гвинее. Каждый вечер и селяне и горожане впадали в "первый сон", это называлось именно так. Через несколько часов, вскоре после полуночи, спящие просыпались и проводили один-два часа без сна, но в спокойном отдыхе. Иногда живущие в одной комнате тихо беседовали или молились, размышляли над увиденными сновидениями. Затем следовал второй, или утренний, сон.
Ну, а теперь слово Карлу Юнгу.
"Бессознательные процессы не фиксируются прямым наблюдением, но их продукты, переходящие через порог сознания, могут быть разделены на два класса. Первый содержит познаваемый материал сугубо личностного происхождения; эти программы являются индивидуальными приобретениями или результатами инстинктивных процессов, формирующих личность как целое. Далее следуют забытые или подавленные содержания и творческие процессы. Относительно них ничего особенного сказать нельзя. У некоторых людей подобные процессы могут протекать осознанно. Есть люди, сознающие нечто, не осознаваемое другими. Этот класс содержаний я называю подсознательным разумом или личностным бессознательным, потому что, насколько можно судить, оно всецело состоит из личностных элементов; элементов, составляющих человеческую личность как целое.
Есть и другой класс содержаний психики с очевидностью неизвестного происхождения; все события из этого класса не имеют своего источника в отдельном индивидууме. Данные содержания имеют характерную особенность — они мифологичны по сути (выделено мной, – Д.К.). Специфика здесь выражается в том, что содержания эти принадлежат как бы типу, не воплощающему свойства отдельного разума или психического бытия человека, но, скорее, типу, несущему в себе свойства всего человечества, как некоего общего целого. Когда я впервые столкнулся с подобными явлениями, то был несколько удивлён и, убедившись, что наследственными факторами их не объяснишь, решил, что разгадка кроется в расовых признаках. Чтобы решить вопрос, я отправился в Соединённые Штаты и исследовал сны чистокровных негров, после чего, к великой радости, убедился, что искомые признаки ничего общего с так называемым кровным или расовым наследованием не имеют, как не имеют и личностного индивидуального происхождения. Они принадлежат человечеству в целом и, таким образом, являются коллективными по природе. <…>
Я мог бы предоставить вам убедительные и подробные доказательства существования этих мифологических структур в бессознательном разуме. … Мне пришлось работать годы, собирая материал. … Сейчас лишь хочу предварительно заметить, что в слое бессознательного содержатся мифологические паттерны и что бессознательное формирует содержания, которые невозможно предписать индивиду и которые, более того, могут оказаться в крайнем противоречии с личностной психологией сновидца. Поразительными порой оказываются и детские сновидения, символика которых подчас поражает глубиной мысли, настолько, что невольно воскликнешь сам себе: "Да как это возможно, чтобы ребёнок мог такое увидеть во сне?". <…>
Не следует думать, что здесь прячется что-то мистическое. Хотя стоит мне заговорить о коллективном бессознательном, как меня сразу же стараются обвинить в обскурантизме. А речь идёт всего лишь о новой области науки, и допущение существования коллективных бессознательных процессов граничит с тривиальным здравым смыслом. Возьмём ребёнка: он не рождается с готовым сознанием, но его разум не есть табула раса (tabula rasa). <…> Сам мозг рождается с определённой структурой, работает современным образом, но этот же самый мозг имеет и свою историю. Он складывается в течение миллионов лет и содержит в себе историю, результатом которой является. Естественно, что он функционирует со следами этой истории, в точности подобным телу, и если поискать в основах мозговой структуры, то можно обнаружить там следы архаического разума. <…>
Подобно анатомической схожести тел, имеющих два глаза, два уха, одно сердце и т.д., с несущественными индивидуальными различиями, разумы также схожи в своей основе. Это легко понять, изучая психологию первобытных людей. Наиболее ярким фактом в мышлении первобытных является отсутствие различия между индивидуумами, совпадение субъекта с объектом, как определил Леви-Брюль, мистическое участие (participation mystique). Первобытное мышление выражает основную структуру нашего разума, тот психологический пласт, который в нас составляет коллективное бессознательное, тот низлежащий уровень, который одинаков у всех" [11].
Хорошо изложено, убедительно. Сразу ясно, откуда историки и литературоведы подцепили мысль о до-логическом, специфически мифотворческом уме наших предков: им это подсказали психологи. Жаль, что они не сделали следующего шага, и не поняли, сколь многое в нашей истории (точнее говоря, в том представлении о ней, которое создано трудами историков) взялось из снов. А ведь об этом кто только не говорил! К примеру, Карлос Кастанеда в "Искусстве сновидения" повествует, как он сам столкнулся в Мексике с мастером древней сновидческой практики, неким Хуаном, и брал у него уроки:
"Дон Хуан утверждал, что мир, который мы считаем единственным и незыблемо абсолютным, является лишь одним из множества параллельно существующих миров, наподобие того, как располагаются слои в луковице. Он уверял, что все эти сферы иного бытия так же реальны, уникальны и абсолютны, как и наш мир. И мы обладаем способностью в определённой степени внедряться в них, хотя энергетически ограничены возможностью воспринимать только наш мир.
Дон Хуан объяснил мне, что одного желания недостаточно, чтобы научиться воспринимать другие миры, – необходимо накопить энергию, достаточную для того, чтобы их "ухватить". Другие миры существуют постоянно и независимо от нашего осознания, но их недоступность нашему восприятию является целиком и полностью следствием нашей обусловленности. Другими словами, исключительно благодаря этой обусловленности мы вынуждены согласиться с тем, что мир нашей повседневности единственно возможный мир" [21].
А вот мнение Стивена Лаберже: "В греческой мифологии сон считался границей смерти. Это указывает на то, что на протяжении долгого времени в человеческом сознании эти две концепции были тесно связаны. Причину заметить не сложно: оба состояния характеризуются отсутствием активности и сильно отличаются от оживлённого бодрствования. Считалось, что во время сна душа временно покидает тело, а после смерти она уходит навсегда. Поэтому сон рассматривали как короткую смерть, а смерть — как длинный сон. Ассоциация между смертью и сновидениями вытекала из связи между смертью и сном. Очевидно, представления о сновидениях, сне и смерти тесно переплетались с понятием тьмы преисподней" [12].
В Египте представления о связи сна и смерти, сновидений и загробной жизни оформились в изощрённые ритуалы похорон, сопровождаемые специальными мерами по сохранению тела покойника на как можно более длительный срок, чтобы он, покойник, закончив свой путь здесь, имел возможность пребывать там, в своём сновидении, сиречь вести загробную жизнь.
Можно условно представить себе следующие эпохи.
1) Речь не развита, сновидения не обсуждаются. Мы о ней говорить не будем.
2) Речь появилась и развивается, сновидения оформляются в устные мифы.
3) На основании вышедшей из снов мифологии (и при появлении новых мифов) складываются системы обрядов. Люди, сами подчиняясь духам снов, подозревают в том же прочих существ и даже явления природы, полагая, что и у тех тоже должны быть духи. В молениях своим духам просят их о заступничестве перед чужими духами; позже обращаются к ним напрямую. Погребальные обряды и моления посвящены одному: обеспечить умершему счастливую участь на том счете.
Эволюция воззрения шла в этот период под знаком антропоцентризма. Фантазировать люди ещё не умеют, никаких "сказов реальности" нет. Интересно, что этот вопрос достаточно подробно обсуждался литературоведами. Так, К.Г. Фрумкин пишет:
"Наиболее тёмный вопрос фантастики – вопрос о фантастичности мифа. По странному стечению обстоятельств, авторы статей "Фантастика" в различных справочных изданиях – Б. Михайловский в "Литературной энциклопедии", Р.И. Нуделман в " Краткой литературной энциклопедии", Е. Аксёнова в "Словаре литературоведческих терминов" и В.С. Муравьёв в "Большой Советской энциклопедии" – считают мифологию первой разновидностью фантастики. Психолог Теодюль Рибо считал мифы плодом воображения, а фантастическую литературу называл "отголосками мифов".
Однако чаще литературоведы – видимо, от греха подальше – всё-таки оставляют мифологию за пределами фантастики. "Архаический мир, – считает Елена Ковтун, – не знает фантастики в собственном смысле слова: для современного ему сознания всё в нём представляет собой "абсолютную реальность".
Поистине "соломоново" решение этой проблемы предложил В.М. Чумаков, который заявил, что в мифах имеется фантастика, но это бессознательная фантастика, в мифах она "не осознаётся в своём собственном качестве, а предстаёт в виде реальной данности". То есть авторы мифов были фантастами, которые не знали, что они фантасты…" [22].
Например, змей – нечто земное и даже подземное, "низкое", противостоящее духовному в "этом мире", в "том" – горнем мире – не мог оставаться неизменным, и в представлениях людей естественно приобрёл крылья, сохранив, однако, свою суть гадкого, подлого существа, с которым следует бороться. А дальше этот "фантастический" змей эволюционировал в мифическом слое человеческих рассказов, "превратившись" в некое "реальное" существо, дракона, с которым следует сражаться. Действительно, "бессознательная фантастика"...
Между прочим, мифы продолжают появляться и сегодня, хотя большинство людей об этом не догадывается, принимая современные мифы за действительность – точно так же, как первобытный человек принимал за действительность свои сновидения. У нас – потомков наших предков – ум ничуть не изменился. Просто наши мифы другие по форме. А что до их содержания, то можно понять, что содержание зависит от многих причин, или, скажем, от их совокупности в контексте эпохи. Язык и письменность данного народа, отсутствие-наличие телевидения, образованность людей и авторитетность идеологов, длительность бытования конкретного мифа и, наконец, климат и география – здесь всё может иметь значение.
4) С развитием мышления и тем паче с появлением письменности мифы остаются достоянием "простого народа", а "лучшие люди" научаются фантазировать въяве.
5) Постепенный перенос мифических героев (богов и духов) в Явь; "Царствие небесное" помещается в воображении людей на реальное небо, а ад – под землю. Кризис прежней системы верований, массовое разочарование в сновидческих прорицаниях, возможно, вызванное избытком прорицателей и осознанием, что сновидения – не некая всеобщность, распределяемая между многими людьми, а всего лишь персональные галлюцинации, не объединяющиеся ни в какую всеобщность. Принятие системы "явных богов" большинством людей. Иное оформление религий и соответствующих обрядов; однако явление духов признаётся фактом реальности.
Не исключено, был некоторый период, когда, разуверившись в "сонном" потустороннем мире, его мнили существующем в зазеркалье.
6) Полное забвение сновидческих корней мифологии и отрицание её самой при том, что бог и духи, живущие в Яви "где-то рядом", принимается за абсолютную реальность. Не случайным было гордое заявление атеистов в начале 1960-х годов: "Космонавты на небо летали, никакого бога там не нашли".
7) Появление светского вольномыслия эпохи Возрождения – гуманизма, подменившего всех богов законами природы; впрочем, понимались они тогда чисто механистически. Из этой идеи выросли все современные науки.
Эти этапы не просто менялись, а плавно появлялись друг за другом при сохранении многих понятий и обрядов предыдущего этапа. Иначе говоря, от каждого остались "следы": мистические практики шаманов, толкования снов, суеверия – люди до сих пор плюют через плечо (обязательно левое!), отгоняя злого духа; стучат по дереву, "чтоб не сглазить"; занавешивают зеркало в доме покойника. Практикуются и религиозные культы, и астрология; "политологи" развлекаются нумерологическими расчётами...
Но вернёмся к сновидческой системе Явь-Навь. Она знала три типа участников. Это: первичные стихийные мифотворцы; жрецы – своеобразные привратники "потустороннего мира" (они и сейчас благоденствуют); и, наконец, толкователи феномена, перенёсшие Навь в Явь и заложившие основу для внедрения мифов в реальную историю. Их и рассмотрим. Всё остальное человечество, не умеющее запоминать собственных снов, но зато легко попадающее в словесные кружева мифотворцев, жрецов и толкователей, мы можем спокойно оставить спать на их подушках.
Первичные мифотворцы
Сохранилось немало мифов, рисующих богов (духов) в комическом виде.
Песнь о Харбарде ("Старшая Эдда") повествует, как бог Тор, одетый, как бродяга, и бог Óдин, скрывшийся под ником Харбард ("Седая борода"), бранятся между собой, будто обычные люди. Харбард откровенно насмехается над простодушным и недалёким Тором, объевшимся селёдками с овсянкой. Песнь о Хюмире ведёт сказ о том, как Тор добывает для великана Эгира котёл, в котором боги намерены сварить себе пиво. Миф давит гигантизмом: котёл глубиной с версту; бабка великана имеет девять сотен голов; Тор съедает на ужин двух быков. Быки же служат приманкой для ловли рыбы; на одно удилище ловятся сразу два кита. Опора крыши дома трескается надвое при взгляде великана, а кубок, раздробивший при ударе каменный столб, сам раскалывается на части, когда его бросают в голову Хюмира.
Для исследователей, пытающихся понять представления древних, объяснить издёвку в "подаче" богов бывает труднее, чем объяснить героический эпос. Действительно: как можно высмеивать богов? Самая распространённая точка зрения, что эти комические сцены отразили либо разочарование в богах прежних поклонников, либо представляли собой сатиру на языческих богов, исходившую из кругов новообращённых христиан. А на самом деле богов любили и уважали. "Комизм – лишь одна сторона песней, – пишет А.Я. Гуревич, – другая их сторона – в высшей степени серьёзная и даже трагическая, ибо война асов против великанов и чудовищ должна завершиться гибелью богов (см. "Прорицание вёльвы"), и этим изначальным трагизмом пронизана вся эддическая мифология. Вряд ли правильно делить песни о богах на серьёзные и комические – все они выражают одно миросозерцание. И лишь в рамках единого миросозерцания можно понять функцию комического начала" [10].
Оставим в стороне вопрос о смерти бессмертных богов, настигающей их в посмертном мире (что само по себе "сбивает" все построения мифологов), и посмотрим на другие мнения. Известный германский специалист по мифологии О. Хёфлер сравнил эддический материал с элементами комикования с таким же у древних греков, в частности у Аристофана, и в Индии, в "Ригведе". И сделал вывод, что смеялись люди не над богами, а над "изображениями" богов. То есть обличье – антропоморфное, зооморфное или иное, это не есть подлинное божество, а лишь его подобие. Непонятно? Ещё раз: по убеждению Хёфлера, смех и издевательство, подчас граничащие с богохульством, всегда адресованы не самому трансцендентному божеству: на самом деле его страшатся, ему поклоняются, приносят жертвы, – а смеются над изображением, заменяющим божество.
Похоже, по мнению учёных, первобытные люди в комических сагах и прочих произведениях, в которых действуют духи, предвосхитили современную японскую практику, когда в кабинете начальнику кланяются и улыбаются, а потом идут в подвал и лупят палкой резиновое изображение этого же начальника. Который, кстати, по доброте душевной и распорядился изготовить это изображение специально для битья.
"Тем самым, по Хёфлеру, осмеяние не только не развенчивает богов, но, напротив, усиливает веру в них, подчёркивая их особую, отличную от человеческой, вообще чувственно непостижимую природу" [10].
На это можно возразить двояко. Во-первых, представления людей о том, о сём, конечно же, развивались. То, что вчера казалось серьёзным, сегодня выглядит смешным. Во-вторых, люди что видели, то и рассказывали, а потом записывали. А видели во сне. Почему? Потому что сон с такими видениями уникален, а то, что происходит наяву, и так все знают. Люди даже сейчас редко записывают то, что всем известно. Тем более, любой подобный сон требовал объяснения; это потом мифы и сказки превратились в развлечение. А когда они возникали впервой, к ним и относились соответственно. Сновидение не есть продукт ума, это иное, и опыт, приобретаемый личностью во сне, прямо вёл к мысли об участии в этом высшего ума. Так можно ли было – после обретения речи – не рассказывать об удивительных приключениях, не запоминать своё и чужое? – ведь ещё и не каждому дано запомнить и рассказать сновидение! И не логично ли было бы учёным их "пост-логическим" умом понять, что миф – не выдумка, а равноправная человеческая реальность, влияющая на личность и даже на состояние дел в обществе?
Если уж приснилось Моисею, что он метал лягушек и превращал палки в змей, соревнуясь с египетским магом, то, значит, так и было. Все верили. Если говорил он с богом, и тот дал ему скрижаль завета, исписанную божьим пальцем – так, значит, дал. Правда, пришлось потом тесать камень со списком грехов самому Моисею, но это уже детали.
Лео Таксиль замечает:
"Как всё это чудесно и как вправе верующие гордиться содержанием такой прекрасной религии! В Библии поистине нет недостатка в пророках. Даже филистимские прорицатели, сыны проклятого народа, рассматриваются как истинные пророки. Каждая страна имеет своих пророков, и авторы Библии, будучи сами пророками, уважают своё звание даже в чужеземных идолопоклонниках, имеющих ту же профессию. В своём необыкновенном могуществе бог производит сверхъестественное, вдохновляя прорицателей и пророков даже "ложных" религий, чему пример Валаам. Бог не отказывает даже и в чудесах волхвам и магам враждебных ему верований, как мы это видели на примерах египетских волхвов, сумевших повторить некоторые чудеса Моисея. А коровы, возвращающие на место "ковчег завета", – разве это не блистательное чудо? Они идут в Вефсамис, к евреям, сами по себе, без возницы, управляемые невидимым перстом божьим! Не стали ли и они пророчицами? Для бога ведь все возможно!" [17] – и тем более всё возможно во сне, добавим мы.
Кстати, нельзя полностью исключить возможности того, что "сновиденческие" резервы памяти, затрачиваемые ныне на "моделирование" многочисленных образов современной технической цивилизации – техники, одежды, жилищ и прочего – во времена отсутствия этих информационноёмких вещей использовались мозгом как-то иначе. Вернее, так: не "нельзя полностью исключить", а "можно предположить". Вопрос совершенно не исследованный.
И ещё одно дополнительное, но, тем не менее, важное замечание. Если свести мнения множества учёных воедино, легко увидеть, что они понимают мифы, эти мосты в "нереальную реальность", как некий перевод в форму примитивных сказаний будто бы заранее заданных, изначально существовавших целостных матриц сакрального (архетипов, эйдосов и прочей чертовщины), – перевод, сделанный первобытным человеком с "до-логическим" мышлением. Он это делал, естественно, приспособляя вечную и всеобщую "матрицу" к конкретному "месту и времени", иначе говоря, под потребности данного племени. Но никаких всеобщих матриц нет, а есть всеобщие законы эволюции. Мифы рождались в сознании людей, облекались в словесные, а затем и в письменные формы – после того, как письменность уже кому-то приснилась и была внедрена, – а уже эти формы эволюционировали дальше, переходя в разряд сказок, легенд и летописей.
Это сейчас мы с вами можем рассуждать о том, что иллюзии сновидений порождаются в психике человека реальностью обыденной жизни, и превращаются в рассказ в соответствии с его, человека, представлениями и словарным запасом. А тогда, наоборот, ночные иллюзии порождали дневную реальность, ибо сон со всеми своими нелогичными чудесами понимался человеком как часть мироздания, и жизнь в сновидениях была не только равноправна жизни наяву, но была повыше – и в это верили, воистину, потому, что абсурдно.
Учёные, задавленные вульгарным материализмом, не могут понять этого феномена.
В докладе Р.О. Кафарлы, прочитанном в Баку, говорится: "Сновидения были одним из ведущих мотивов в азербайджанской и тюркской культуре. З. Фрейд, автор фундаментального труда о снах, неоднократно наблюдал и отмечал, что страх, полоумие создают в процессе сна диковинные образы, и на основе материалов древних культур особо акцентировал воздействие необычных образов, стихийно возникавших в сновидениях, на мифическое мышление первобытных людей. Предкам казалось, что их сознательные желания реализуются только в снах, и любая маленькая деталь, связывающая сны с реальностью, помогала обнаружить следы мощных помощников (мифологических представлений) "стихийной области"… [7].
Как видим, по мнению специалиста – в основе мифа или полоумие, или мифическое сознание. Он сновидение понимает лишь как один из, пусть и ведущих, мотивов мифа. Кажется, учёный сам попал в область мифа. Но продолжим цитату:
"Хотя основная причина возникновения мифологических систем объясняется полной зависимостью человека от природы, архетипы, возникшие стихийным путём (путём имитации) умножились под давлением различных форм верований, расширился круг их охвата, и они стали принимать общественный характер, т.е. стали уравновешивать, регулировать поведение всех членов племени и общины".
Здесь Кафарлы просто переиначил известную цитату из Энгельса о религии. Как всегда, теория, будучи однажды созданной, заставляет придумывать причины для заранее "назначенных" выводов: вот, нам явлена "полная зависимость от природы" как "основная причина". Давайте же опять вспомним бéлок, волков и медведей. Они разве не полностью зависимы от природы?.. Также от внимания ускользает, что сны и сновидения – тоже часть живой природы. Здесь как раз наблюдается тот приём, о котором сказано выше: наделение заведомой всеобщностью и всесильностью неких "верований", "под давлением" которых возникают социумы. На деле же верования представляют собой консервативную часть процесса осознания, попытки объяснить мир, и возникают они и развиваются уже внутри общества и вместе с ним, а вовсе не создают его.
По словам Ал. Панова, "изучение истории человечества … позволяет предположить, что, после биологических инстинктов, создание мифов и предсказаний и их частных подвидов – религий, верований, политических систем и искусства – есть самая сильная потребность и способность человека" [6]. Да, через развитие всех названных институтов происходит эволюция социальных систем. И здесь главное ("основная причина", если продолжать игру в те же игры) – наличие речи и письменности. Без них – чему порукой эволюция животных систем – не было бы религий, политики и искусства. Миф, попавший в социум из "той реальности", выраженный словами, начинает влиять на людей в "этой реальности" и их собственными трудами совершает полный диалектический цикл, двигаясь от низшего к высшему, от простого к сложному, отрицая предыдущее отрицание. Первоначально же человек с "чистым сознанием", упорно ищущий объяснения всем известным ему фактам, в том числе сновидениям, воспринимает те магические реальности, что созданы им самим или другими людьми или даже группами людей, как полноправные элементы мира, и он там ищет алгоритм поведения здесь.
Однажды юный принц Гаутама сидел под деревом, созерцая восточную часть мира, и дерево было озарено его сиянием. Девушка по имени Суджата принесла ему рис в золочёной чаше, и когда он опустил пустую чашу в реку, та поплыла против течения. Это был знак того, что момент его торжества близок. Он поднялся и последовал по проложенной богами дороге шириной в одиннадцать тысяч двадцать восемь локтей. Змеи и птицы, божества лесов и полей выражали ему своё почтение цветами и божественными ароматами, небесные хоры пели ему хвалу, десять тысяч миров наполнились запахами, венками, созвучиями и приветственными возгласами! Ибо он направлялся к великому Древу Просветления, Дереву Бодхи, под сенью которого ему предстояло спасти Вселенную. С твёрдой решимостью он расположился под Деревом Бодхи, на Месте Неподвижности, и перед ним немедленно возник Кама-Мара, бог любви и смерти.
Это что описано, в предыдущем абзаце? Сон? Или явь? Дж. Кэмпбелл сообщает:
"Весь Восток был освящён благом, принесённым возвратившимся Гаутамой Буддой, его замечательным учением о Благом Законе, точно так же, как Запад был благословлён Десятью Заповедями Моисея. Греки соотносили огонь, первый хранитель всей человеческой культуры, с подвигом превзошедшего пределы мира Прометея, а римляне связывали основание своего поддерживающего мир города с Энеем, покинувшим разрушенную Трою и посетившим ужасное подземное царство мёртвых. Повсюду, независимо от сферы интересов (религиозных, политических или личных), подлинно творческие деяния представлены как происходящие в результате той или иной формы смерти для обычного мира. Человечество единодушно в признании того, что происходит в период его небытия, после которого герой возвращается, словно родившийся заново, исполненный величия и созидательной силы" [4].
А вот стихотворение монаха Тодзана, одного из создателей чань-буддизма в Китае:
Я долго искал себя в других
И был далеко.
Сейчас я смотрю в себя,
Чтобы познать.
Только так я превращаюсь в то, что я есть. [8]
Вопрос: откуда вернулись Гаутама, Моисей, Прометей, Эней?.. А также и множество других великих пророков?.. Очевидно, именно из этого путешествия – в себя. А отсюда и второй вопрос: есть ли смысл заниматься определением географических и хронологических пределов этих путешествий в нашем реальном мире?..
О географии – чуть дальше, а о хронологи возникновения мифов скажем немного прямо сейчас. Для этого нам придётся вернуться к мифам "Большой Эдды", в некоторых из которых (в "Перебранке Локи") не просто выводятся сексуальные функции, вызывающие смех или поклонение, но делается явственный акцент на извращениях, на нарушениях табу.
А.Я. Гуревич пишет:
"При анализе "Перебранки Локи" нужно отграничить ситуацию, в которой песнь первоначально возникла и исполнялась, от времени её записи. Трудность, однако, состоит в том, что время сложения песней "Старшей Эдды" неизвестно. Мы знаем лишь, что их запись сохранилась в рукописи второй половины XIII в., но что песни эти или какая-то часть их бытовали до того времени на протяжении столетий. Диапазон датировки возникновения "Перебранки Локи" таков: Сигурдур Нордаль полагает, что она возникла в конце Х в., а Я. де Фрис и Ф.Р. Шредер относят её к рубежу XII и XIII столетий. В любом случае основания для приурочивания песни к тому или иному периоду ищут в её содержании (выделено мной, – Д.К.). Трудно представить возникновение этой песни в христианскую эпоху. Вольность выражений и описаний тех положений, в каких оказывались боги, пусть языческие, находится в разительном противоречии с допустимым в средневековой литературе!" [10].
Вам понятно, почему учёный уверен в бытовании песней на протяжении столетий до XIII века? Потому что содержание не христианское, вот оно что. По его мнению, не может такого быть, чтобы автор саги, человек в здравом уме и твёрдой памяти, христианин, начал думать про какое-то половое непотребство, да ещё и записал его на бумаге!
Зигмунд Фрейд сумел бы ему объяснить, в чём тут дело.
Но дойдёт ли до историков и литературоведов, что изобразительный ряд сновидений не зависит от господствующей на какой-то момент идеологии? Да и станут ли они слушать психологов? Скорее всего, отмахнутся так же, как и от нас: физиков и математиков, экономистов, геологов, химиков…
Топография мифа и его "население"
Бран, сын Фебала, нашёл серебряную ветвь, покрытую белыми цветами. Собрав родственников, Бран продемонстрировал им волшебную ветвь, но тут, ко всеобщему изумлению, перед ними возникла женщина в странных одеждах. Она пропела собравшимся о великих чудесах на лежащих за морями островах потустороннего мира, каждый из которых больше Ирландии и населён прекрасными женщинами, не ведающими стыда, болезней и смерти. Она пела о том, что уделом каждого из жителей этих чудесных земель является счастье. Окончив песню, женщина исчезла и унесла с собой волшебную ветку. Бран не смог её удержать даже двумя руками.
На следующий день Бран с двадцатью семью родственниками отплыл на запад. Первым приключением для них стала встреча с богом моря Мананнаном, сыном Лера, который мчался по воде на колеснице. Бог подтвердил ирландцам сведения об ожидающих их чудесах. И тогда море показалось им равниной с цветущими кустарниками и садом плодоносящих деревьев. В тот день корабль Брана миновал остров Веселья, когда его команда валилась с ног от хохота, а к вечеру они достигли острова женщин. Прекрасная повелительница женщин предложила сойти Брану на берег, но он побоялся; тогда она бросила в него клубком ниток, который попал в руку Брана, и в тот же миг корабль вылетел из воды на сушу. На острове ирландцев уже ждали мягкие постели и изысканные яства. Им казалось, что восхитительная остановка длилась не более года, но это было не совсем так. Когда один из членов команды затосковал по родине и уговорил Брана плыть домой, владычица острова предупредила их никогда не ступать на землю. Возвратившись в ирландские воды, Бран обнаружил, что его никто не узнаёт и что его экспедиция в потусторонний мир давно стала легендой. В отчаянии один из героев, забыв о предупреждении, спрыгнул на землю, но тот же час превратился в горстку праха, как будто он умер столетия назад. Брану ничего не оставалось, как плыть обратно…
Это – пример так называемого "осознанного сновидения". Стивен Лаберже писал: "Большинству учёных кажется, что такие явления вообще не могут иметь место во время сна. А если они не могут быть феноменами сна, значит, их возникновение объясняется другими причинами, выходящими за рамки научных исследований. Философы также склонялись к тому, чтобы считать сообщения об осознанных сновидениях неправдоподобными и даже абсурдными. Всё это говорит о том, что уже само существование этого феномена представляет концептуальную важность. Доказательство существования осознанных сновидений бросает вызов множеству заблуждений относительно природы сна, сознания и реальности" [12].
Также В.С. Батищев, проделавший немало "сонных" опытов, сообщает:
"…Чрезвычайно меня заинтриговавшим открытием явилось осознание факта, что многие и наиболее интересные мысли, идеи, решения жизненных и профессиональных задач приходили ко мне, как правило, во сне или сразу после него. Я попробовал целенаправленно использовать этот феномен для развития способности решения математических и физических задач у своей дочери. И здесь результат превзошёл мои самые смелые надежды. Теперь интерес к сну стал совсем стабилен. Но в сновидениях я по-прежнему не находил ничего полезного. Наконец в конце 1990 года я очень заинтересовался феноменом эйдетического мышления и начал практиковать различные упражнения и тренинги для его развития у себя. В том числе во время ночного сна. Само это мышление мне удалось развить лишь в весьма слабой и нестабильной форме, но в процессе тренировок я наткнулся на множество очень забавных феноменов. В частности, у меня появилась и начала резко расти способность к осознанию себя во сне или к вхождению в сновидение непосредственно из состояния бодрствования. Только теперь я, наконец, обратил серьёзное внимание на удивительное разнообразие форм сновидений и вообще того, что может происходить во сне и сновидениях" [6]…
Подавляющему большинство живущих ныне – как и, надо полагать, в прошлом – сновидения не предлагают ничего, кроме всякой чепухи. Мало кто умеет не то что внятно рассказать, но даже запомнить, что ему там было явлено, во сне. Но всегда были мастера: такой и увидит, и запомнит, и расскажет, и растолкует, что к чему. С момента, когда сновидящий начинает следить за своими снами, он постепенно научается ими как бы управлять или, во всяком случае, запоминать важное. То, что считает важным. Также у него интуитивно складывается топография пространств его сновидений.
Исходя из данных психологии, можно предположить, что первоначально люди видели пейзажи и прочие образы, обычные для местности их проживания. Возможно, на первом этапе, когда речь не была ещё хорошо развита, из снов появились звери и растения, становившиеся тотемами родовых групп (а позже гербами племён). Да, это вполне вероятно, и даже не противоречит бытующему ныне представлению, что тотемизм есть форма религии раннеродового строя, характеризующаяся верой в сверхъестественную связь данной родовой группы с каким-либо тотемом, который считался покровителем рода. Вот именно: "сверхъестественная связь", "покровитель".
А вот что сочинил по этому поводу Е.М. Мелетинский:
"На природные объекты переносились человеческие свойства, им приписывалась одушевлённость, разумность, человеческие чувства, часто и внешняя антропоморфность и, наоборот, мифологическим предкам могли быть присвоены черты природных объектов, особенно животных. Выражение сил, свойств и фрагментов космоса в качестве одушевлённых и конкретно-чувственных образов порождает причудливую мифологическую фантастику. Определённые силы и способности могли быть пластически выражены многорукостью, многоглазостью, самыми диковинными трансформациями внешнего облика; болезни могли быть представлены чудовищами – пожирателями людей, космос – мировым древом или живым Великаном, родоплеменные предки – существами двойной – зооморфной и антропоморфной – природы, чему способствовало тотемическое представление о родстве и частичном тождестве социальных групп с видами животных. Для мифа характерно, что различные духи, боги (а тем самым и представленные ими стихии и природные объекты) и герои связаны семейно-родовыми отношениями" [3].
Опять наблюдаем то же самое: учёный полагает, что бытовало некое объективное "тотемическое представление", и уже оно способствовало возникновению мифологии.
О родственных связях с духами в славянских племенах сообщает Мирча Элиаде: "Среди сверхъестественных существ мужского пола нужно назвать многочисленных домашних духов, фамильярно называемых дед или дедушка, духов леса (леший) и предков" [18].
Позже во снах появились боги, но встретить их было дано не каждому, потому что они жили в особых местах: на горах, островах и в прочих далёких царствах за тридевять земель. Конечно, история не донесла нам летописей об эволюции "сонных" воззрений, ну, а наше "пост-логическое" мышление нам на что? Мы вполне можем себе представить, как после смерти великого вождя (например, изобретателя тотема) его образ впервые явился новому вождю (или шаману), и был воспринят именно как дух. Но время шло, сменилось три-четыре поколения, и никого, кто знал бы этого незаурядного человека живым, не осталось: все переселились к нему, в царство мёртвых. Потом, может, помер ещё один незаурядный вождь; "на том свете" стала складываться иерархия богов.
А жили эти боги… где они жили? В основном на горах. Даже кельты, "селившие" своих богов на далёких островах, "приплыв" к островам, обнаруживали там горы.
Но это теперь мифы переводят так, что получаются горы. А раньше значение слов было иным. Возьмём в руки Полный церковно-славянский словарь, откроем на стр. 129:
"Горний = высший, верхний, небесный (Иез. 41, 7; Колос. 3, 3). Горнее место – место в алтаре за престолом; это место знаменует пренебесный престол великого архиерея, прошедшего небеса И. Христа; равно как и священнодействующий архиерей, сидящий на горнем месте, представляет собою Спасителя…" [13].
И мы находим эти мифические горы во многих и многих текстах! В книгах Ветхого Завета в легендах о Моисее, например. Согласно Библии, пришёл он со своими людьми в пустыню Синайскую; "и расположился там Израиль станом против горы". "Моисей взошёл к Богу на гору, и воззвал к нему Господь с горы". Господь дал ему скрижали завета и приказал возвращаться с ними к народу Божьему. А легенда этого народа утверждает, что в день откровения небеса разверзлись, и гора Синай, освобождённая от земли, поднялась в воздух и вершина её коснулась подножия Божественного Престола. Сопровождая Господа, по одну сторону его явились двадцать две тысячи ангелов с венцами для левитов, единственного племени, оставшегося преданным Господу, пока остальные поклонялись Золотому Тельцу. По другую сторону было шесть мириадов три тысячи пятьсот пятьдесят ангелов с огненными венцами для каждого израильтянина. И так далее.
Или вот, в апокрифическом Евангелии от Евы: "Я стояла на обрывистой скале и видела огромного человека и рядом гнома; и я услышала, как раздался голос грома, и прислушалась; и Он заговорил со мной, и сказал: Я есмь ты, и ты еси Я; и чем бы ты ни была, Я в тебе. Во всём Я рассеян, и когда бы ни пожелала, соберёшь Меня; и собирая Меня, собираешь Себя".
Здесь, правда, не гора, а скала, но всё же… А помните рассказ о китайской бесплодной женщине, внутрь которой дух Фую Вэнь-юаньшуай внедрил жемчужинку, от которой она его же и родила? Вот продолжение той истории; без горы и здесь не обошлось:
Когда стали обмывать ребёнка, то увидели 24 магических знака, написанных неизвестными письменами на его левой стороне, и 60 – на правой, но все знаки тут же исчезли. А мать в другом сновидении увидела духа, вручающего ей браслет и драгоценный камень, почему ребёнку и дали имя Хуань ("браслет") и второе имя Цзы-юй ("дитя – драгоценный камень"). Ещё в детстве он изучил всех конфуцианских классиков, но в 12 и 26 лет безуспешно пытался сдать экзамены на гражданский или военный чин. Тогда он решил стать отшельником, но в этот момент в небе появился дракон и бросил жемчужину к его ногам. Вэнь-юаньшуай подобрал её и проглотил. Дракон начал танцевать перед ним. Тогда Вэнь-юаньшуай схватил дракона, скрутил его и намотал его хвост на руку. Тотчас же лицо Вэнь-юаньшуая стало серым, волосы красными, тело синим, весь его вид – устрашающим. После этого бог горы Тайшань назначил его своим помощником, а Юй-ди провозгласил главой всех других духов горы Тайшань. Он подарил ему браслет, цветок из драгоценного камня и право свободного входа на небеса с петициями в особых случаях и возвращения на землю. Его изображали с драгоценным браслетом в левой руке и железной булавой в правой в храмах божества горы Тайшань, рядом помещали изображения двух слуг и коня. Особо почитали Вэнь-юаньшуая на его родине в Вэньчжоу.
И уж если говорить о драконах: наш родной Змей Горыныч, он ведь тоже не просто так, а сын горы! Это при том, что на Русской равнине реальных-то гор не очень, чтобы много…
В общем, практика сновидений, рождающих мифы, вела к эволюции всего: и сновидений, и мифов, и церковных структур. И это была отнюдь не прямолинейная эволюция, как оно зачастую представляется историкам. У Г.С. Батищева читаем:
"Творчество вовсе не есть то псевдопутешествование, отправляясь в которое оставляют якорь не поднятым. Оно не крутится вокруг изначально данной неподвижной точки "самости", не снабжает периферийными дополнениями нетворческий самотождественный центр, но свободно уходит в путь, фатально не заданный, непрестанно пролагаемый вперёд. Поэтому быть творческим субъектом – это значит не быть лишь однажды, раз и навсегда произошедшим и потом лишь развивающимся, но, напротив, непрестанно и вечно продолжающим происходить, продолжающим расширять и углублять сферу и богатство содержания, из которого он происходит и которое наследует в себе. Вот это и есть единственно достойный путь для человека: быть в не завершимом состоянии генеза и тем самым делать себя самого всё более и более полным, всё более многомерным Дитя-Наследником беспредельной объективной диалектики. Ведь универсальность не дана человеку вся сразу как нечто законченное, она есть по сути своей вечная неустанная универсализация – по мере всё более содержательного встречания с космосом в его ранее недоступных нам измерениях и аспектах... [9].
"Горние выси" при переходе мифических героев из Нави в Явь превратились в горы, где жили боги (Олимп), а также в некие "небеса", а имена богов стали присваивать звёздам.
А что же Иисус Христос? На каком этапе или, в соответствии с приведённым выше списком "эпох эволюции мифов" – в какую эпоху мог появиться этот миф?
Возможно, он сам послужил толчком к переходу божеств из "навной" стадии их существования, к "явной". Известно, что распространение сведений о деяниях и казни Иисуса привело к объединению людей во множество сект, различавшихся по принципу, кем его считать: богочеловеком, человекобогом или просто пророком чисто человеческой природы. Мало того, произошло массовое движение в защиту казнённого бога, именуемое ныне "Крестовыми походами". При каких условиях это могло бы быть?
Допустим, к моменту появления мифа об Иисусе человечество уже отказалось от идеи "потустороннего мира" в том виде, в каком его предлагает сон, признав, что боги обитают на каких-то вполне доступных горах или пусть на недоступном, но зрительно представленном во всей красе небе. Чего же удивительного, в таком случае, в том, что бог спустился на землю? Или что у него родился земной ребёнок? Для сравнения: прилети сейчас инопланетянин, никого не удивит сам факт: наука вполне допускает (и люди в большинстве с этим согласны), что на других планетах могут жить разумные существа, а техническая практика, в общем, подтверждает, что полёты в космосе возможны. Заведи с ним какая-нибудь земная женщина шашни – ну, посудачили бы всласть, а удивляться-то чему? Так и здесь: если земля для богов доступна, то отчего бы не родиться богочеловеку.
Однако ажиотаж, вызванный сообщениями об Иисусе, показывает, что представления людей о мире были принципиально иными: большинство не могло принять идеи проникновения в Явь хоть чего-то из Нави. Характерно и то, что для своей победы христианству потребовалось обосновать постулат о чуде, – ведь в сновидениях не бывает чудес, и приключения героев мифов не рассматриваются как чудо. Отсюда, кстати, следует, что пласт мифов, повествующих о возвращениях духов умерших с того света, начал складываться примерно в то же время, что и миф об Иисусе.
…Есть интересное сообщение об одном даосе, который при помощи амулетов и магических заклятий проникает в Пещеры в Небесной Горе, светящиеся изнутри собственным светом. Попав туда, он проникает в самого себя и обретает ту лёгкость существа, которая делает его невесомым. Освободившись от всех социолингвистических условностей, он изменяет душу таким образом, чтобы изгнать все усвоенные прежде привычки и обязательства. Он видит во сне, будто стал бабочкой, и, проснувшись, спрашивает себя, ему ли приснилось, что он бабочка или, напротив, бабочке приснилось, что она – Чжуан-цзы. Мир предстаёт ирреальным созданием из грёз…
…но специалистам очень хочется присвоить грёзам даты.
Например, рождеству Иисуса Христа. Или плаванию Брана на волшебный остров, о котором рассказано в начале этой главы. Это миф "несомненно очень древний", пишут мифологи. Они полагают, что он был записан монахами в VIII веке, и эти монахи, конечно, привнесли в него элементы христианства, "но им не удалось полностью завуалировать волшебную атмосферу первоисточника".
(Отмечу в скобках для памяти: оказывается, когда это выгодно для их теорий, традиционные историки соглашаются, что переделки источников имели место быть…)
Да, так вот, о волшебной атмосфере мифа. На мой взгляд, чтобы увидеть сон о плавании к волшебным островам, VIII век ничуть не лучше XVIII века. Но мифологам даже VIII век в качестве хронологической точки не очень нравится; по их мнению, во времена христианства волшебный, полный языческого символизма миф никак не мог появиться. Однако Зигмунд Фрейд думал иначе: он и в ХХ столетии обнаруживал такую возможность…
Привратники иного мира
"Авторы, принадлежащие к различным вероисповеданиям, — Эмиль Дюркгейм, Марсель Мосс, Жорж Дюмезиль, Мирча Элиаде и Клод Леви-Строс — единодушно подчёркивали мысль о том, что религия является порождением неких глубинных структур. В своём фундаментальном труде "Les Formes élémentaires de la vie religieuses", 1912, Дюркгейм предположил, что религиозная система гетерономна в том смысле, что сама она является кодификацией другой системы, а именно системы общественных отношений внутри группы индивидов" [18].
Не могу вам сказать, зачем автор (или переводчик?) "Словаря религий, обрядов и верований" употребил здесь слово "кодификация", а что до гетерономности религий, то с этим можно согласиться с той только оговоркой, что исток мифа (сновидение) действительно лежит вне воли сновидящего. Практика толкования сновидений оставалась неизменной повсюду и всегда, менялись только церковные организации – вот они действительно подстраивались под общественные отношения. И эта система, вся целиком стоящая на путешествиях в Навь, осталась неизменной даже после того, как в ходе неведомой нам общественной катастрофы появились новые, внецерковные структуры, начавшие перетаскивать богов и духов из Нави в Явь, размещая мифический рай на реальном небе, а мифический ад – под реальной землёй; выводя сакральное на театральные подмостки. Замечу попутно, что от этих структур позже начались науки и искусства. Само слово "театр" (teatrum) историки-лингвисты производят от греческого теама, зрелище, но вот какая странность: теама как зрелище относится только к театральным представлениям, а обычное зрелище называется опсис и эйдес. В следующей главе об этом будет сказано подробнее. А вот Н.А. Морозов полагал, что "театр" есть сокращение от тео-атриум, то есть преддверие богов; "комедия" (коме-диа) – шествие богу; трагедия (траге-диа) – жертва богу.
Но и после появления этих новых церковных и внецерковных структур люди продолжали видеть сны, а шаманы – толковать их.
"Одухотворённые провидцы и шаманы кельтов, – сообщают нам историки литературы, – использовали тесную связь с природными и сверхъестественными силами и служили посредниками между видимым миром людей и невидимым потусторонним миром, обиталищем удивительных духов". Некоторые из этих мастеров потусторонних путешествий жили отшельниками, что не мешало им пользоваться огромным влиянием в кельтском мире, становиться государственными и духовными советниками вождей. Они проходили по крайней мере двадцатилетний срок обучения, запоминая наизусть законы и мистерии. А потом помирали, и уже их ученики встречались с ними там… Но в соответствии с законами эволюции – в связи с прогрессом шаманских структур – они иногда объявлялись "плохими", а затем и сами слова шаман и ведьма стали ругательными… Так же вдруг поменяли "знак" слова комиссар и парторг в России конца ХХ века.
Моргана, владычица острова Аваллон в потустороннем мире, хранительница тела Артура с яблоневой ветвью, символом изобилия в руках (а в христианстве это символ богородицы), была вдруг объявлена чёрной магиней, использовавшей сверхъестественные способности в корыстных целях. Выдающаяся чародейка предстала союзницей зла, разрушающей планы Артура, превратилась в богиню зимы, тьмы и смерти в противопоставление "господину лета Артуру", – сообщают нам учёные люди… А почему? А потому, что подросли новые толкователи снов.
Описаниями сновидений переполнены индийские, иудейские, греческие, европейские – да какие угодно религиозные тексты Средневековья. Но перенесёмся в XIX век:
"И следующее нужно знать вам для вашей безопасности. Когда представится какое-либо видение, не допусти себе испуга, но каково бы то ни было это видение, мужественно спроси его, во-первых: Кто ты и откуда? Если то будет явление святых: то они успокоят тебя, и страх твой обратят в радость. Если же явление – диавольское, то оно, встретив в душе твёрдость, немедленно придёт в колебание: потому что вопрос: Кто ты и откуда? служит признаком неустрашимой души. Сделав такой вопрос, Иисус Навин удостоверился в истине (Иисус Навин 5,13), а от Даниила не скрылся Ангел (Даниил 10,20)" [14].
В этих словах святителя Игнатия Брянчанинова (ум. в 1867) доказательство тому, что и в XIX веке, при всех достижениях науки и техники шаманы искали истину во снах. А если мы пошарим на сайтах Интернета, появившихся уже в XXI веке, то вот что найдём:
"При истинном духовном подвиге благодать Божья, насаждённая в нас святым Крещением, начинает исцелять вас мало помалу от слепоты духа посредством умиления. В противоположность состоянию слепоты мы начинаем входить в состояние видения. Как в состоянии видения зритель – ум, то и видение названо святыми Отцами видением умным, то есть, умственным. Как состояние видения доставляется Святым духом, то и видение названо духовным, будучи плодом Святого Духа. Этим оно различается от созерцания. Созерцание свойственно всем человекам; каждый человек занимается созерцанием, когда захочет. <…> Видение свойственно одним очищающим себя посредством покаяния: является оно не по произволу человека, но от прикосновения к духу нашему Духа Божия, следовательно по Всесвятой воле Всесвятаго Духа" [15].
"Духовного видения духов достигают одни истинные христиане, а к чувственному наиболее способны люди самой порочной жизни. Кто видит духов и находится в чувственном общении с ними? Волхвы, отрекшиеся от Бога и признавшие богом сатану <…>; люди, предавшиеся страстям <…>; люди, истощённые пьянством и развратной жизнью; подвижники, впадшие в самомнение и гордость; весьма немногие способны к нему по естественному сложению; весьма немногим являются духи по поводу какого-либо особенного обстоятельства в жизни. В последних двух случаях человек не подлежит порицанию, но должен приложить всё тщание, чтоб выйти из этого положения, как весьма опасного. <…> Люди, предавшиеся греховности и отступившие от Бога, вступают в это общение по самым порочным побуждениям и для самых порочных целей" [14].
Короче, как и раньше, к путешествию в потусторонний мир допускаются все, но держащие путь к горним высям проходят через VIP-зал. Остальным туда нельзя.
Размышляя о природе мифа, Е.М. Мелетинский писал: "Мифические события оказываются "кирпичиками" мифической модели мира. Мифическое время есть время "начальное", "раннее", "первое", это "правремя", время до времени, то есть до начала исторического отсчёта текущего времени. Это время первопредков, первотворения, первопредметов, "время сновидений" (по терминологии некоторых австралийских племён" то есть время откровения в снах), сакральное время в отличие от последующего профанного, эмпирического, исторического времени" [3].
Кажется, что он и прав, и не прав. Да, сакральное время отличается от профанного. Но оно не предшествует ему; оно вообще течёт не там. Мифы, без сомнений, имеют прямое отношение к истории, но ко времени – к хронологии – они имеют отношение, с позволения сказать, "кривое". Скажем, "прииде Бог к Лавану Сирину нощию во сне, и рече ему: блюди себе, да не како возглаголеши Иакову зла" (Бытие 31,24). Разумеется, идолопоклоннику Лавану толку от такого явления не было, он остался идолопоклонником, несмотря на то, что видел Бога и беседовал с ним. А какой от этого толк хронологии? Чтобы говорить о времени этого события, следовало бы определить, кому снился сон. Но и в таком случае можно говорить о времени сновидения, а не о времени события, произошедшего в нём.
Вот сообщение свт. Игнатия о подробном "учении о духах злобы", которое изложил ученикам своим преподобный Антоний Великий:
"Учение это он заимствовал из собственных святых опытов: Антоний имел видение духов и чувственное и духовное. По самоумерщвлению, по глубоко-безмолвной жизни, по житию на небесех, … куда возводил его обитавший в нём Святый Дух, Антоний, находясь ещё в теле, уже как бы принадлежал к духам… Постоянно находился он то в общении со святыми Ангелами, то в борьбе с демонами".
Спрашивается, в каком сакральном "времени первопредков" находился Антоний, и что делать с ним историкам и хронологам?.. И что это за "самоумерщвление", до которого доводил себя Антоний, чтобы в глубоко-безмолвной жизни пообщаться с духами?
Дабы понять это, рассмотрим одно научное сообщение.
"Профессор д-р Б.С. Хебб, руководитель семинара по психологии в университете Мак-Джил в Монреале, произвёл недавно интересный опыт. Он заставил 46 своих студентов провести следующий эксперимент:
Каждый подопытный был размещён в отдельном помещении. Глаза были завязаны, руки в плотных длинных манжетах, тело лежало на мягких надувных матрацах. Не было ничего слышно, не было ничего видно, не было возможности ни говорить, ни что-либо делать. Через несколько часов начал проявляться феномен, который причинил такие мучения студентам, что они отказались от этого ничегонеделания. У них появились зрительные и слуховые галлюцинации, как это обыкновенно случается только у опьянённых наркотиками или у шизофреников. Первые трое, которые отказались от опытов уже после первого дня, сообщили о цветных пёстрых дисках и квадратах, которые проплывали перед завязанными глазами. Только один выдержал опыт до конца, проведя более пяти дней в полном ничегонеделании. Большинство отказалось уже после 70-74 часов и вернулось в аудитории. Один же выдержал 113 часов, а ещё один 127 часов. (Франиенпост, 1956 г.)" [16].
Вот именно в состояние галлюцинаций и вгонял себя совершенно добровольно преподобный Антоний. А свт. Игнатий, судя по его собственным откровениям, был верным последователем Антония:
"Однажды демон явился мне в привидении необыкновенной величины и осмелился сказать: я – Божия сила, я – Божие провидение: могу даровать тебе благо; чего ты хочешь? Но я, призвав имя Христа, дунул на него, и покусился подвергнуть его побоям; на самом деле представилось мне, что я подверг его побоям! (Человек при видении духов – так как это состояние находится вне обычного порядка – не может тотчас дать себе верного отчёта, совершается ли видимое им на самом деле, или это только видение. Деяния 12, 9.) Тотчас этот великан, со всеми его демонами, исчез. Однажды, в то время как я постился, диавол пришёл ко мне, приняв на себя образ монаха; он как бы держал в руках хлебы, и сделал мне следующее предложение: Прекрати великое пощение твое и вкуси пищи: потому что ты – человек, и подвергаешься опасности впасть в болезнь. Поняв лукавство его, я встал на молитву: не вынесши этого, он исчез, и в подобии дыма проник сквозь дверь. Сколько раз диавол представлял мне в пустыне привидение золота с тем, чтоб я хотя прикоснулся к нему, или поглядел на него! Но я прибегал к оружию псалмопения, и привидение пропадало. Многократно они жестоко били меня и покрывали ранами; но я восклицал: Ничто не отлучит меня от любви Христовой! (Рим. 8, 35). Тогда они кидались друг на друга, и поражали друг друга. Но я укрощал и прогонял их: совершал это Господь, сказавший: Видех сатану яко молнию с небесе спадша (Лук. 10, 18). Чада мои! помня изречение Апостола, преобразив сия на себе (1 Кор. 4, 6), чтоб вы научились не упадать духом, протекая поприще подвижничества, и не устрашиться привидений диавола и его демонов".
Как показал опыт профессора Хебба, неопытным людям выдержать подобное испытание – находиться в келье или "в пустыне" без света и звуков – невозможно, галлюцинации замучат. Привычка нужна! По этой, видимо, причине юным инокам, "не стяжавшим ещё достаточного познания духов и невидимой брани с ними", опытные наставники монашества воспрещали усиленный подвиг поста, бдения и затвора. Ведь при этих подвигах "духи скоро начинают являться чувственно, и удобно могут обмануть подвижника к его повреждению и погибели", как пишет свт. Игнатий…
Теория феерии
Кажется удивительным, почему же об общении с богами и духами во снах ничего не сообщают великие антики, чьи многословные труды всё-таки (пусть и в списках, составленных в Средневековье) хорошо известны и изучены вдоль и поперёк. Однако вспомните мой вопрос, который задал я в окончании первой главы: "Может, наши современники, "спецы по мифам", со всем своим логическим мышлением чего-то не замечают в окружающем их мире?.."
А может, они чего-то не замечают и у антиков?
Я не считаю себя крупным специалистом по греческим философам. Даже мелким специалистом не считаю, хотя бы потому, что не владею греческим языком. И не посмею спорить с истинными специалистами, такими, как, например, А.Ф. Лосев. Его книги по античной литературе и эстетике великолепны. Однако, чтобы ответить на заданный вопрос, мне не надо с ним спорить. Достаточно привести максимально полные, без сокращений куски из его книги "История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон".
Давайте посмотрим главы Лосева о Платоне.
Почему именно о Платоне? Потому что, как писал сам Алексей Фёдорович, "…в понимании мышления и его эстетики Платон ровно ничем не отличается вообще от античных философов, писателей и нормы греческого языка" [19].
"Платон нигде и ни на одно мгновение не вышел из сферы обрисованного у нас выше слияния мышления и ощущения. И это происходит у него точно так же, как и у Гомера. А там, где он говорит о необходимости отходить от ощущения и от материи, он имеет в виду не вообще ощущение и не вообще материю, но то слепое, беспорядочное и смутное ощущение, которое свойственно людям в этой земной жизни; и когда он говорит об отходе от материи и тела, то он имеет в виду наше слабое и беспомощное, вечно больное и неустойчивое и к тому же смертное тело. Это отрицание ощущения и тела является у него только воплем о новых ощущениях и новой телесности, которая ожидает нас на небе. Ведь даже сами боги у Платона и во всей античности тоже материальны и телесны, но только их материальные тела состоят из тончайшего эфира, который уже никак не мешает проявляться всем внутренним особенностям духа, в то время как земная материя почти всегда этому глубоко мешает. Следовательно, по Платону, нужно говорить не о противоположности мышления и ощущения, но о разных ступенях и разной степени совершенства этого единого мыслящего ощущения или ощущающего мышления" [19].
Другими словами, общегреческую идею слитости мышления и ощущения Платон трактует как объективный идеалист, для которого идеальная, или небесная, материя выше земной. "Но основная интуиция слитости и полной нерасторжимости мышления и ощущения, в каком бы виде ни признавать это мышление и это ощущение, вырастает у Платона из общегреческих интуиции и делает его типичным греком, не сравнимым ни с каким новоевропейским дуализмом, агностицизмом или субъективизмом".
Теперь я просто процитирую, с минимальными сокращениями, главу "Феория" из названной книги А.Ф. Лосева – а читатель, уже знающий мою собственную "феорию" о сновидениях, практически полностью определявших земную жизнь людей, пусть сам делает выводы. Итак:
"Завершением платоновской терминологии эстетики интуитивного мышления является термин theöria, который тоже почти не имеет ничего общего с новоевропейским пониманием этого слова и который тоже соответствует весьма оригинальной и платоновской и общеантичной категории.
Прежде всего разберёмся в этимологии этого слова. Она указывает на thea, что значит "зрелище", и на глагол hörö, что значит "смотрю" или "вижу" с оттенком констатации самого факта видимости. Следовательно, theöria означает такое зрение или зрелище, в котором зрящий фактически разбирается. Зрелище – это есть то, что отличается достаточно сложным и интересным составом, достаточно интересной формой и содержанием. Если в этом интересном зрелище мы производим анализ и синтез, то есть сознательно и расчленённо относимся к разным его моментам, то это значит, что у нас есть феория этой видимости. Перевести это слово в точности так же невозможно на современные иностранные языки, как и многие из разобранных выше платоновских терминов. Переводят: "созерцание", "наблюдение", "исследование", "любование", "видение", "рассуждение". Но уже приведённого у нас указания на этимологию данного слова достаточно, чтобы понять всю односторонность и уродливость этих переводов. К ним приходится прибегать против своей воли и только в силу необходимости передать хоть какой-нибудь момент из этого понятия. Поэтому, используя все подобного рода переводы, мы всё же будем чаще всего говорить именно о "феории", поскольку термин этот вообще непереводим. Из приведённых у нас ниже текстов Платона читатель сам убедится, насколько разнообразно можно переводить этот термин, и насколько трудна задача филолога, который захотел бы учесть здесь все оттенки значения данного термина и как-нибудь их классифицировать. От термина noësis феория отличается тем, что тот по преимуществу указывает на мыслительную деятельность; и только в результате углубленного философско-филологического анализа мы убеждаемся, что под этим мышлением в качестве его основы кроется самое обыкновенное чувственное восприятие. Термин же "феория" уже сам по себе, прежде всего чисто этимологически, указывает именно на соединение мыслительных и чувственно-воспринимающих актов. И, следовательно, термин этот гораздо богаче и интереснее термина "мышление", почему мы и считаем его завершением всей мыслительно-эстетической терминологии Платона.
Между прочим, о смысловой насыщенности этого слова свидетельствует то, что метонимически оно часто употребляется и у Платона и у других писателей в смысле "празднество", "церемония", "священные игры" и пр. Метонимически же оно обозначает также и "посольство" или "делегацию", отправляемые на какое-нибудь празднество.
Кроме существительного theöria, имеется ещё существительное theöros, "зритель", "созерцатель", "наблюдатель", "посол" (в смысле лица, посланного для созерцания какого-нибудь празднества), а также существительное theörema тоже в смысле "празднество"; употребителен у Платона и глагол theörö, "созерцаю", "наблюдаю", "любуюсь". Характерно, что прилагательное theöreticos совершенно не употребляется в подлинных диалогах Платона. Его мы находим только в позднейших псевдоплатоновских "Определениях", которые обычно печатаются вместе с подлинными диалогами Платона. Тут уже действительно эта "теоретическая" терминология получает характерный для последующих времён абстрактный смысл. Тут мы читаем о "теоретической науке (theoreticë epistëmë) относительно сущего" (Def. 414b) и т.д. <…>
Рассматривая зрительную область человеческой психики в целом, мы сначала наталкиваемся на простой и элементарный, чисто физический факт зрения и видения. Это blepö, "вижу", "смотрю" (Lach. 197e, Gorg. 503d, Crat. 389a, Phaedr. 249d). И если у Платона попадается выражение "смотреть (blepein) на идею" (R.P. X 596b), то оно относится как раз к тем художникам, которые не знают сущности предмета, а только бессмысленно и некритически пользуются его идеей (да, кроме того, "idea" здесь едва ли "идея", а, скорее, "образ" или "образец"). Это blepo, может быть, даже лучше переводить "имею зрительное ощущение", потому что иметь зрительное ощущение ещё не значит смотреть, а смотреть ещё не значит видеть. Глагол этот указывает просто на физиологию зрения и больше ничего (а путаница с другими значениями, конечно, всегда возможна в зависимости от контекста).
Чувственное зрение может быть и не столь слепым. Оно может в то же самое время и констатировать самые факты, которые являются предметами зрения. Тем самым зрение становится уже более сложным, более оформленным и более внутренним актом, содержащим в себе уже элементы духовной деятельности. Это – horö, который тоже по необходимости приходится переводить "смотрю", "вижу" (Phaedr. 250b, 266b; Theaet. 163c, R.P. VI 500c, 507bc, VII 525d). В сравнении с blepö, насколько можно судить по текстам, horö означает "оформленное зрение", когда и зримые предметы и зрительные акты даются и понимаются уже в расчленённом виде.
Глаголы, выражающие собою ещё более насыщенную зрительную способность, как leyssö, "смотрю светлым взором", "смотрю с удивлением", и dercomai, "смотрю напряжённо", "смотрю с гневом", у Платона отсутствуют. Зато имеется у него глагол athrö, "смотрю внимательно", "рассматриваю", "смотрю ради исследования" (Lys. 215c, Gorg. 495b, Phaed. 104b, Theaet. 155d, Parm. 144d, Phileb. 24e).
Дальнейшую интенсификацию глаголов зрительного восприятия мы находим в scopö, "смотрю с разыскиванием", "наблюдаю вместе с исследованием", "внимательно наблюдаю издали", "наблюдаю с какой-нибудь целью" (Charm. 175a, Phaedr. 230a, 232d, 250а, Phaed. 69d, 199d, R.P. I 343d, II 376c, V 477a). Аналогичный глагол scopiadsö у Платона отсутствует.
Ещё сильнее глагол sceptomai, "рассматриваю с большой заботой или жадностью", "пересматриваю у себя в уме", "смотрю или замечаю умом", "полагаю", "исследую" (Lach. 185b, Prot. 317b, 339b, Gorg. 501a, Conv. 175d, Phaedr. 259e, 264c; Soph. 239b).
Ещё более интенсивные глаголы paptainö, "смотрю вокруг себя во все стороны ради осторожности или ради помощи другим", и doceyö, "враждебно преследую глазами", у Платона тоже отсутствуют.
Все перечисленные у нас сейчас глаголы в структурном смысле расположены по степени возрастающей усложнённости процессов зрения. Начиная от тупого и бессмысленного факта зрения, мы постепенно переходим к разного рода мыслительным и переживательным процессам, осложняющим простой факт зрительного восприятия.
Однако у Платона остаётся два глагола с ещё более глубоким смысловым содержанием, когда фиксируется не какая-нибудь мыслительная или аффективно-эмоциональная насыщенность процесса зрения, но когда этот процесс выступает и в очень насыщенной, но в то же самое время и в весьма спокойной и самоудовлетворённой форме.
Таков прежде всего глагол theaomai, "спокойно и углубленно созерцаю зрелище" (Lach. 179e; Charm. 154с, где очень характерно о созерцании юноши, "как статуи"; Gorg. 495e и 524е, где о созерцании душевного тела, души подземными судьями; Phaed. 84а, Conv. 211d, 212а, Phaedr. 258с, R.P. I 329а, V 467e, VII 516а, X615d, Legg. IV 711a).
Сюда же нужно отнести и ряд других слов, связанных с тем же корнем слова.
Таковым является у Платона thea, "зрелище" (Lach. 179e, Phaedr. 247а, о "блаженных созерцаниях" в пределах неба; 248b, смятённые души лишаются "созерцания сущего"; 250b; опять о "блаженном зрелище на небе", R.P. IV 445с, V 466е, VIII 545с, X 615а, здесь прямо о зрелище "красоты", 619e; Legg. XII 965b).
Таковым же словом является theama с аналогичным значением и, может быть, только с подчёркиванием законченного результата созерцания (Gorg. 525c, Phaed. lila, R.P. III 402d, – "прекраснейшее зрелище" цельной и добродетельной души; IV 440а – "зрелише прекрасного"; X 615d; Tim. 87d, соразмерное живое существо – "прекраснейшее и привлекательнейшее зрелище"; Legg. IV 711 а).
Сюда же относятся слова: theates, "зритель" (Ion 535e, Gorg. 502ab, Phaed. 111a, Theaet. 173c, Legg. II 659bc); theatos, "возможный для зрелища" или "достойный быть зрелищем" (Conv. 197d, Phaedr. 247с); theatron, "театр", "место зрелища", "зрители" (Gorg. 502d, Conv. 194a, Phaedr. 258b, R.P. VI 492b, Legg. II 659a, 667b, III 701e, VI 779d) и theatrocratia, "господство зрителей" (Legg. III 701a, где Платон говорит о скверной "театрократии", водворившейся вместо законной аристократии).
Во всех этих текстах нетрудно заметить связь разных слов, образованных от основы thea со значением "зрелище", когда имеется в виду не просто смотрение или видение, но такое, которое имеет своим предметом нечто сложное, интересное, иной раз даже специально оформленное или само принявшее ту или иную специальную форму, нечто организованное и важное для рассмотрения.
Теперь-то, наконец, мы и можем понять, что такое платоновская theöria. Сюда не относится ни одно из тех значений, которые мы перебирали выше в отдельности и которые предполагают ту или иную умственную и аффективно-эмоциональную нагрузку. Это отграничение от перечисленных у нас отдельных актов зрительного восприятия нужно иметь в виду в первую очередь. Из предыдущего здесь важны только два глагола, которые и нужно уметь соединить в одно целое. Теперь мы уже хорошо понимаем, что тут имеется в виду прежде всего какое-нибудь зрелище, то есть достаточно интересный для рассмотрения и специально организованный или оригинально возникший предмет. Но так как сюда входит ещё и корень глагола horö, то есть "оформленно, расчленённо вижу", то, очевидно, термин theöria представляет собою такое состояние сознания, которое имеет своим предметом организованную, оформленную действительность и которое аналитически-синтетически конструирует эту действительность на основе непосредственного видения или созерцания. Другими словами, в этом термине мы находим типичное для Платона и для всей античности взаимное слияние непосредственно-данной и сознательно-сконструированной предметности, что является для истории эстетики незаменимым по своей яркости и выпуклости материалом.
Пересмотрим тексты.
Сначала мы укажем ряд текстов с более или менее стёртым значением, где указанное нами тождество интуиции и конструирования не выступает на первый план. Говорится об "исследованиях" (theörein) и наблюдениях солнца у натурфилософов (Phaed. 99d). Пусть "исследуется" не имя, но факт, обозначенный именем (Theaet. 177e). Несправедливость, "созерцаемая" с её собственной точки зрения, является приятной (Legg. II 663c). Давайте "созерцать", следуя разуму (III 695с). Читаем о "наблюдении" действий и обычаев людей (Legg. XII 95ld, 952b) особенно "послами" за границей (950d) для наставления своих людей (951 а-с), военных действий, и притом детьми (R.P. V 467с), или о созерцании удовольствия и страдания издали, когда они представляются изменчивыми (Phileb. 42b), о невозможности для тирана свободно "видеть" то, что видят другие (R.P. IX 579b), о "любовании" прекрасными всходами (Phaedr. 276b). Все слова, поставленные нами здесь в кавычках, представляют собою те или иные формы греческого глагола theörö, кроме русских слов "послы" и "наблюдатели", соответствующих греческому theöros. Значение изучаемых терминов является здесь в значительной мере стёртым, хотя внимательная семасиология и здесь найдёт хотя бы в неявной форме соединение интуиции и конструкции.
Далее, theöria и theörö начинают уже противопоставляться другим актам зрения и мышления. Такой феорией именуется рассмотрение разницы между знанием и незнанием, правильным мнением и ложным (Phileb. 38b). "Наблюдение" врачей упоминается наряду с их опытом (Legg. IV 720b). Организация и функционирование государства тоже требуют особого "наблюдения" (R.P. II 372e, Legg. XII 951с). "Созерцание глазами" неба противопоставляется мышлению о нем (R. Р. VII 529b). Необходимо быть "наблюдателями" (или "исследователями") всего разнообразия первоначальных треугольников, если судить о природе на основе вероятия (Tim. 57d).
Далее приведём тексты с анализируемыми у нас словами, где имеется в виду указанное у нас мыслительно-чувственное понимание феории с подчёркиванием его специфики. "Созерцание" течения "всего времени" и относительно "всякой сущности" есть достояние высших душ, способных понять бытие в целом, а не низших (R.P. VI 486а). Перешедший от "божественных созерцаний" к человеческим тут же делается смешным – речь идёт о философах (VII 517). Судья в царстве мёртвых "созерцает душу душою" (Gorg. 523e). Самое истинное "созерцается" само в себе без участия тела (Phaed. 65e). Говорится о "созерцании" мыслимого и сущего при помощи диалектики (R.P. VI 511с). Человек ("природа") может познавать истинное небо "путём созерцания" (Phaed. 109e). Разум бога питается "созерцанием" истины (Phaedr. 247d). Мы нередко "созерцаем" красивых и хороших юношей в сопровождении их мужественных поклонников – в контексте философского рассуждения о бытии и становлении (Phileb. 53d). "Созерцание" прекрасного радует "созерцающих" (Gorg. 474d).
У Платона имеются также и такие места, где theöria даже без всякого нашего научного анализа, а совершенно прямо и непосредственно относится к области красоты и искусства. Платон говорит о восхищении подражанием при "созерцании" его у Гомера (R.P. X 607d). Путём "созерцания" красоты создаются "прекрасные речи и мысли" (Conv. 210d). Когда кто-нибудь пишет свои воспоминания, он "любуется" ростками этих воспоминаний (Phaedr. 276d), и вообще читаем об "охотнике любоваться на зрелище муз" (Legg. XII 953а). О феории Платон говорит и в отношении других искусств. "Созерцая" страдания на сцене, мы почему-то получаем удовольствие (R.P. X 606b). "Созерцающим" только краски, фигуры на картине, сапожник, изображённый на этой картине, кажется действительно сапожником даже тогда, когда он вовсе не похож ни на какого сапожника (601а). При всякой мирной пляске необходимо обращать внимание на правильность и естественность её исполнения (Legg. VII 815b). Юноши и девушки являются в хороводах "созерцающими" и "созерцаемыми" друг в отношении друга "с разумом" (VI 722а).
В качестве обобщающего тезиса эстетического и художественного значения феории мы могли бы привести следующее высказывание Платона (Epin. 986d): "Человек счастливый сперва поражён этим мировым порядком, затем начинает его любить, чтобы усвоить его, насколько это возможно для смертной природы, полагая, что таким образом он всего лучше и всего благополучнее проведёт свою жизнь и по смерти придёт в места, подобающие добродетели, – такой человек поистине и на самом деле примет посвящение, овладеет единой разумностью, раз уж он сам един, и будет в остальное время созерцать самые прекрасные явления, какие доступны зрительному восприятию". Это "созерцать", или, как сказано в подлиннике, "ставший созерцателем", концентрирует в себе всю рассмотренную у нас выше платоновскую эстетику феории. Здесь мы имеем и опору на непосредственные чувственные восприятия и на констатацию вечного порядка в чувственно-воспринимаемом мире, и любовь к этому вечному космосу, и охват всех его не только земных, но и небесных устоев, и получаемое от этого блаженство, и, наконец, обретение вечной жизни в согласии с разумом всей действительности в целом. <…>
Таким образом, феорию необходимо считать в области мыслительно-чувственной и вообще мыслительно-познавательной эстетики Платона наиболее глубокой, наиболее разработанной и завершительной концепцией эстетики…" [19].
Вот такая глава. Я из неё выпустил заключительные фразы и один абзац, в котором А.Ф. Лосев сообщил, что "здесь мы намечаем только семантические вехи, между которыми существует необычное число переходных звеньев". И теперь вы можете сами понять, откуда черпали вдохновение величайшие умы античности: в себе. В том числе, как утверждает, ссылаясь на Платона, Лосев: "когда кто-нибудь пишет свои воспоминания". Страшно подумать, сколько знаменитых битв, наполняющих ныне учебники истории, было "выиграно" во сне! Сколько "возведено" храмов! Сколько "разрушено" царств!..
…В самом начале А.Ф. Лосев предложил разобраться в этимологии слова theöria: "Она указывает на thea, что значит "зрелище", и на глагол hörö, что значит "смотрю" или "вижу" с оттенком констатации самого факта видимости". Правда, в слове theöria нет этой части – hörö, а есть öria. В связи с этим позвольте процитировать ещё двух авторов, Т.В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова. Они в своём подробнейшем труде "Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры" на стр. 480-481 пишут:
"Класс "одушевлённых недиких существ" распадается на группы "разумных говорящих существ" в широком смысле (включая и богов) *uĭro- [+говорящий] [+разумный] и "домашних животных"… Накладывание на эти группы соответственно признаков "двуногий" и "четвероногий" выделяет в классе *uĭro- два подкласса – "людей" *manu- и "богов" *t"ieu с признаками [земной, смертный] (для человека) и [небесный, бессмертный] (для бога)".
Вот вам сразу и тео, и оро: своеобразное тео-видение, ток-шоу "Говорит и показывает бог". А не "смотрю на зрелище", как полагал А.Ф. Лосев. Мне кажется, что моё толкование вернее передаёт смысл античной концепции эстетики.
И уж под конец: отношения между двумя последними подклассами – "люди" и "боги", сообщают Гамкрелидзе и Иванов, в реконструированном ими индоевропейском праязыке отождествляются в известной мере с отношениями между подклассами "несвободных" и "свободных" людей…
Эпилог
Сегодня интерес ко снам и сновидениям весьма специфичен. Многих волнует проблема бессонницы. Некоторых беспокоит храп во сне. Среди женщин широк интерес к толкованиям снов, и действительно есть такие толкователи, которые удовлетворяют их страсть, используя давным-давно устаревшие магические методики. Имеются также узкоспециализированные школы постфрейдистского толка. Кто-то зарабатывает, издавая сонники. Кто-то коллекционирует интересные сновидения…
Столь же небрежно относятся историки к мифам, произошедшим из сновидений первобытных людей.
Но не сны – наша тема, и не мифы как таковые, а история. Нам надо найти ту точку во времени, когда произошла революция в общественных отношениях, лишившая шаманов всевластности, вытащившая героев Нави в Явь.
Когда боги переместились из снов в реальность, на звёзды, облака и реальные горы.
Когда церкви из мест пророчеств пифий, пересказывавших свои видения, превратились в места моления "реальным" богам.
Когда появился театр, где разыгрывались божественные сцены.
Найти эту точку трудно. Во-первых, пусть даже сам процесс массового перехода в это новое состояние произошёл быстро, но кризис прежней системы тянулся долго, а её остатки существуют до сих пор – надеюсь, мне удалось показать это достаточно выпукло. Во-вторых, планета большая, и в отсутствие средств связи и однозначной письменности те или иные события могли происходить с большим разбросом во времени и пространстве.
Византия, включая арабские территории империи, встала на этот путь первой. Здесь уже в VI-VIII веках, по традиционным представлениям, занимались астрономией и строили церкви, а в Западной Европе только в Х веке появились первые переводы арабских астрономических книг. Эпохой массового строительства храмов, аббатств и монастырей считают в Европе X-XIII столетия. В России первые каменные церкви появились в XIII веке, а до этого, говорят, были деревянные – но кто их видел? Самая древняя из сохранившихся относится к XIV веку…
В то же время, то есть в XI-XIII столетиях, в Европе получили необычайное распространение апокалиптические сочинения, изображающие посещение рая и ада. Древнейший из них – "Visio Beati Esdrae"; за ним последовали ирландское "Видение Адхамнана" (XI век), "Видение Альберика Монтекассинского" (1111-1127), "Видение Тундала" (1149) и т.д. С этой традицией связана и "Божественная Комедия" флорентинца Данте Алигьери (1265-1321). Жак Ле Гофф в книге "Рождение чистилища" (1981) показал, что идея чистилища, где искупаются простительные грехи, возникла только между 1024 и 1254 годами; так, известный "Трактат о чистилище" св. Патрика написан в 1189 году [18].
В конце XIII века появились сообщения о тартарах, выходцах из Тартара – ада, преобразовавшихся затем в восприятии людей в страшных завоевателей-татар.
Истоки театра находят в древних охотничьих и сельских игрищах. С этим трудно спорить, но нас интересуют не песни и пляски, а разыгрывание сцен божественного содержания. Богатые и разнообразные формы зрелищ были развиты в странах Востока как раз в X-XIII веках, и они вполне сравнимые с видами театра в так называемой "Древней Греции", с их традициями и развитой техникой исполнения. В Европе в это время только-только начали бродить гистрионы, жонглёры, скоморохи и другие мастера малых жанров. Первый профессиональный европейский театр – итальянская народная комедия масок, появился в XVI-XVII веках [5].
Вопросов много. Понимая, откуда (из снов) и как (эволюционным путём) движется мысль человечества, мы можем реконструировать реальную, а не приснившуюся историю, и даже датировать многие события, не прибегая к нумерологии, астрологии, каббалистике и прочему колдовству.
Думаю, рано или поздно эта работа будет сделана.
Источники
1. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития. М.: Искусство, 1994.
2. Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.: Наука, 1985.
3. Мифологический словарь. Гл. ред. Е.М. Мелетинский. - М.: Советская энциклопедия, 1990.
4. Джозеф Кэмпбелл. Герой с тысячью лицами. Миф. Архетип. Бессознательное. "СОФИЯ", 1997. В сети: http://www.jungland.ru/Library/KempGeroj.htm
5. Большой энциклопедический словарь. 2-е изд., перераб и доп. М.: "Большая Российская энциклопедия"; СПб.: "Норинт", 2000.
6. http://bulw.com/books/shkola/1113/
7. Издания: Традиция и глобализация. Материалы Международного научного симпозиума. 24-25 апреля 2002 г. Баку, Общество Дружбы Азербайджан-Голландия, 2002, с. 169-176.
8. Никола Петров. Самовнушение в древности и сегодня. Перевод с болгарского. М.: Прогресс, 1986.
9. Батищев Г.С. Диалектика общения. Гносеологические и мировоззренческие проблемы. М.: 1987. В сети: http://dreamsite.narod.ru/dream/miracle.html
10. Гуревич А.Я. "Эдда" и сага. М.: Наука, 1979. В сети: http://www.anarath.ru/viska/01book/03gurevich/04o_prirode.html
11. Юнг К.Г. Аналитическая психология. СПб., 1994. С. 30-38.
12. Стивен Лаберже. Осознанное сновидение. 1985 by Stephen LaBerge, Ph. D.
Киев: "София", 1996, М.: Трансперсональный Ин.-т, 1996. В сети: http://indigolife.ucoz.ru/index/0-5
13. Полный церковно-славянский словарь. Т. 1. М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 1998.
14. Святитель Игнатий (Брянчанинов). Слово о чувственном и о духовном видении духов. В сети: http://www.omolenko.com/biblio/ignatiy2.htm
15. http://www.stankevych.com/index.php?page=article&id=21
16. http://home.lipetsk.ru/~step/book3/otktrigl.htm
17. Лео Таксиль. Забавная Библия. В сети: http://www.telecom-f.ru/library/1/001/005/132/002.htm
18. Мирча Элиаде, Ион Кулиано. Словарь религий, обрядов и верований. В сети: http://traditionallib.narod.ru/slovo/traditio/eliade/eliade09.htm
19. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М.: Искусство, 1969.
20. Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры. Тбилиси: Издательство Тбилисского университета, 1984. Т. 2.
21. Карлос Кастанеда. Искусство сновидения. Книга 9. Перевод А. Сидерского, А. Мищенко, Ю. Михайлина, И. Старых. Киев: "София", 1991-1993. Spellcheck: Боровик Дмитрий, 1 Mar 2000. В сети: http://kritik1981.narod.ru/kast9.html
22. Фрумкин К.Г. Философия и психология фантастики. М.: Едиториал УРСС, 2004.
