Владимир Козаровецкий
Кто написал "Конька-горбунка"
Речь пойдёт об открытии Александра Лациса, впервые выдвинувшего гипотезу пушкинского авторства сказки в 1993 году. В 1996 году его версия в виде статьи "Верните лошадь!" была опубликована в пушкинской газете "Автограф"; в 1997 и 1998 году вышли две книги, в которых был воспроизведен текст издания "Конька-Горбунка" 1834 года (пушкинский текст) и статья Лациса "Верните лошадь!"; я эти две книги отрецензировал для "Литобоза" (1999, №4; "Ход конём, или попытка плагиата"). В 1999 году Лацис умер; с тех пор нашлись с десяток дополнительных аргументов в пользу версии Лациса. Те, кого этот материал заинтересует больше, чем просто информация, могут прочесть статью Лациса и мои публикации, текст сказки издания 1834 года, мой анализ исправлений 1856 года и окончательный текст сказки на сайте http://gorbunock.narod.ru.
Чтобы те, кого эта версия приведёт в раздражение или вызовет подозрение в спекулятивности, не отвергали её с порога как очередную фантазию на пустом месте, вместе с Лацисом сошлюсь на Пушкина: 
Здесь имя подписать я не хочу;
Порой я стих повертываю круто,
Все ж видно, не впервой я им верчу,
А как давно? Того и не скажу то...
……………………………………………
Когда б никто меня под легкой маской
(По крайней мере долго) не узнал!
Когда бы за меня своей указкой
Другого критик строго пощелкал!
Уж то-то б неожиданной развязкой
Я все журналы после взволновал!
Но полно, будет ли такой мне праздник.
Нас мало. Не укроется проказник.
И ещё:
Читатель, … смейся то над теми,
То над другими: верх земных утех
Из-за угла смеяться надо всеми.
(ознакомиться с самой сказочкой можно тут: http://lib.ru/LITRA/ERSHOW/konek.txt)
Для тех, кого не убедили статья Александра Лациса "Верните лошадь!" и мои статьи в "ЛитОбозе", "Новых известиях" и "Парламентской газете", я собрал здесь воедино все возникающие при обсуждении этой гипотезы вопросы. Как мне кажется, сухое перечисление доводов в пользу этой версии может оказаться убедительнее любого подробного литературоведческого анализа.
1. Как объяснить ниоткуда взявшуюся гениальность 18-летнего Ершова (он родился в феврале 1815 года, сказка была опубликована в 1834 году, в апрельском номере "Библиотеки для чтения", следовательно, написана была в 1833-м) – при том, что не существует ни одного его стихотворения, про которое можно было бы с уверенностью сказать, что оно написано до 1833 года (лишь под некоторыми стихами стоит стыдливо-неопределённое "начало 1830-х"), а все его остальные стихи в лучшем случае посредственны?
История мировой литературы не знает случаев такой ранней гениальности, кроме Томаса Чаттертона (который, в отличие от Ершова, свой уровень сохранил практически до конца), и при этом такой ранней и полной исчерпанности поэтического таланта, кроме Артюра Рембо, – однако в обоих случаях мы имеем дело с мистификациями. Чаттертон был несомненно способным юношей, и, пиши он собственные оригинальные стихи, он, вероятно, мог бы стать талантливым поэтом; однако он пошел по пути меньшего сопротивления и занялся стилизациями (что несравненно легче оригинального творчества) и мистификацией, что обеспечило ему сносное существование, но загубило истинный талант. Что же касается Рембо, то на французском языке существует целая литература, доказывающая, что это была мистификация Верлена. И в самом деле, "поэт Рембо" появился вскоре после их встречи; как только они расстались, кончился и "поэт Рембо", а в его письмах из Африки нет ни проблеска таланта, ни малейшей искры Божьей. (Хочется при этом воскликнуть: "Но каков Верлен!")
Впрочем, достаточно сравнить сказку с ранними стихами Пушкина: такие места в сказке, как "За горами, за долами, За широкими морями, Против неба – на земле Жил старик в одном селе", или "Наш старик-отец неможет, Работать совсем не может", или "Тихим пламенем горя, Развернулася заря" и т.п. – это не "ранний Ершов", и даже не ранний Пушкин; это зрелый, гениальный Пушкин.
2. Как объяснить, что ни одна живая душа не знала, что Ершов пишет стихи? Возможно ли представить, что никому не известный юный автор пишет такую огромную (почти 2300 строк) сказку с очевидно замечательными стихами, по написании хотя бы части которых он не мог не ощутить свой талант и не поделиться хоть с одним другом радостью удачи? Нужно ли доказывать, что без общения, без среды, в полном одиночестве талант сформироваться не может – и где же была та среда, в которой и должен был формироваться талант Ершова?
3. Как объяснить, что все остальные стихи Ершова посредственны и что в них нет ни одной талантливой строчки? Даже если предположить, что весь талант юноши ушел на эту сказку – лучшую русскую сказку в стихах, что это был необыкновенный порыв и прорыв, невозможно поверить, что затем его поэтический дар начисто пропал – как будто его и не было вовсе.
4. Был ли у Ершова доступ к сюжету, позаимствованному для "Конька-Горбунка"? В сказке смешаны как минимум три сюжета: о Жар-птице и Коньке-Горбунке – из русских сказок и невеста с кольцом – из сказок Страпаролы. А главное, случайно ли у сюжетов "Сказки о царе Салтане", "Сказки о золотой рыбке" и "Конька-Горбунка" один источник – "Приятные ночи" Страпаролы, французский перевод которых имелся в библиотеке Пушкина?
5. Как объяснить, что Сенковский, опытный издатель и коммерсант, несмотря на успех 1-й части сказки, опубликованной в апрельской книжке "Библиотеки для чтения", ограничился этой публикацией и не стал печатать в следующих номерах продолжение и окончание сказки для "увеличения рейтинга" журнала? Я вижу только одно объяснение: он прочёл всю сказку и понял, что опубликование полного текста может выйти боком журналу и редактору из-за её явной антигосударственной направленности. Проще было опубликовать только первую, безопасную часть, сняв с себя ответственность, обеспечив такой публикацией успех и сказке, и журналу и одновременно проложив ей дорогу к отдельному изданию.
6. Как объяснить, что в первом издании "Конька-Горбунка" часть строк была заменена отточиями, если считать автором Ершова? При ближайшем рассмотрении в этих "выпущенных" строчках никакой необходимости не было, почти везде ничего не "пропущено" и не "выпущено". Но этим приемом в то время пользовался только Пушкин, создавая таким образом флер недоговоренности и цензурных запретов. Между тем гении черты стиля друг у друга не воруют. Впоследствии Ершов, внося правку в текст сказки, все отточия убрал и вставил вместо "выпущенных" строк свой текст, причем в каждом таком случае ненужность этих вставок очевидна (не говоря уж о том, что поэтический уровень вставок ниже уровня основного текста, а часто – и с явными ляпами). Его правка свидетельствует, что он не понимал смысла собственного приема – или, опять же, он не был автором сказки.
7. Как объяснить "цитаты" в "Коньке-Горбунке" из пушкинских сказок ("царь Салтан", "остров Буян", "пушки в крепости палят", "гроб в лесу стоит, в гробе девица лежит")? Для такой поэтической переклички нужно не только иметь поэтическую смелость, но и ощущать себя большим поэтом, разговаривающим на равных с Пушкиным, – чего Ершов себе и в мыслях позволить не мог. Еще можно было бы как-то объяснить это приёмом эпигона модернизма, который использует цитирование классика для создания ложной многозначительности, – но может ли идти в данном случае речь о каком бы то ни было "модернизме"?
8. Как объяснить обиду Ершова, когда Пушкин заметил ему: "...Вы должны любить Сибирь... Это страна умных людей."? Ершов не понимал, что в сказке идет речь о декабристах? – Но это означает, что он не понимал собственную сказку: ведь образ "державного Кита" с вбитыми в ребра частоколами, перегородившего "Окиян" и 10 лет назад проглотившего 30 кораблей, за что он и будет терпеть мученья, пока не даст им свободу, – этот образ так прозрачен, что приходится удивляться тому, что сказка до ее запрещения продержалась 9 лет.
9. Понимали ли Никитенко и Смирдин, о чём сказка? И если понимали, как они решились на участие в этой мистификации? Да, понимали, но мотивы участия в пушкинской затее, на мой взгляд, у них были разные.
У Никитенко, бывшего цензором Смирдина (а с конца 1834 года – и журнала "Библиотека для чтения"), с Пушкиным были в то время вполне дружелюбные отношения – они испортились только через год, после его цензурных купюр при публикации "Анджело" и "Домика в Коломне". Псевдоним Ершова должен был отвести любые подозрения; к тому же Пушкин в 1834 году внешне был обласкан царём (камер-юнкерство, "зарплата", в семь раз превышавшая положенную, высочайшее разрешение писать "Историю Петра" и др. милости), и хотя для света было понятно, что источник милостей – не сам Пушкин, а его жена, это лишь усиливало его "неприкасаемую" позицию. В этой ситуации Никитенко мало чем рисковал, а в кругу пушкинских друзей, посвящённых в мистификацию с "Коньком-Горбунком" (Жуковский, Вяземский и др.), его смелость выглядела похвальной.
Смирдин был неглуп, но прежде всего он был коммерсант, и вряд ли он принял бы участие в такой рискованной затее (даже с отложенным риском), если бы условия сделки для него не были сверхвыгодными. И Пушкин, видимо, сделал ему предложение, от которого тот не смог отказаться. Вероятнее всего, он предложил ему фактически права на сказку – на все будущие издания, да ещё по сходной цене. К этому времени Смирдин платил ему по 10 рублей за строчку (за небольшие стихотворения – до 25); представим себе, что Пушкин согласился на цену, вдвое меньшую, да и то – только за первое издание (журнальную публикацию ему оплачивал Сенковский). За все остальные издания Смирдин никому ничего не платил.
При жизни Смирдина, после смерти Пушкина, сказка издавалась ещё дважды; даже эти два издания с лихвой окупили риск, а последовавший за этим запрет сказки не сказался ни на ком из команды мистификаторов. В истории опубликования "Конька-Горбунка" несомненна молчаливая взаимодоговоренность Никитенко, Плетнёва, Пушкина, Сенковского и Смирдина.
10. Прав ли был Ершов, который, не сообразив, что речь идет о декабристах, решил, что Пушкин над ним подшучивает? – Да, прав: пушкинская фраза двусмысленна. Известны всего три фразы Пушкина, имеющие отношение к Ершову, и все три – двусмысленные. Это для Пушкина-мистификатора характерно, он любил бросать такие заранее продуманные фразы и формулировки. Чего стоит, например, его брошенная в 1828 году на балу (жене Данзаса) фраза о том, "какую штуку удрала с ним Татьяна – отказала Онегину" (которая нашей пушкинистикой до последнего времени рассматривалась как пример "своеволия" литературного героя), тогда как уже при публикации первой главы "Евгения Онегина" в 1825 году он чуть ли не открытым текстом "предупреждал", что Онегину будет отказано.
11. В самом деле, как, например, объяснить двусмысленную фразу Пушкина: "Этот Ершов владеет русским стихом, словно своим крепостным мужиком."? Ее до сих пор трактуют в том смысле, что Ершов свободно владел русским стихом, – при том, что в Сибири, где и жила семья Ершовых, никогда не было крепостного права. Это был общеизвестный факт, служивший одним из главных аргументов в пользу отмены крепостного права, и Пушкин просто не мог не знать его. Если перевести "образный" язык этой фразы на логически-смысловой, то фактически Пушкин сказал, что Ершов не владеет и никогда не владел русским стихом. Нужно совсем уж не уважать Пушкина, чтобы полагать, что он специально подозвал к окну проезжавшего мимо графа А.В.Васильева (дело было на даче, в Царском Селе), чтобы похвалить ему Ершова таким странным образом. А вот специально бросить такую странную фразу, рассчитанную на запоминание и на запись, – это Пушкин умел и любил.
12. Как объяснить, что Ершов не сделал ни одной дарственной надписи ни на журнальной публикации, ни на отдельном издании сказки тем, кто принял участие в его судьбе: Никитенко, Жуковскому, Плетневу, Пушкину, Сенковскому, Смирдину? А только так и можно объяснить, что он не был автором сказки: у него и рука бы не поднялась сделать дарственную надпись "от автора" – по крайней мере, до 1856 года, пока он не внес в сказку большое количество исправлений и на этом основании не стал законным, с его точки зрения, "соавтором"; другого объяснения быть просто не может.
13. Как объяснить, что Ершов – во всяком случае, при жизни Пушкина – письменно ни разу не обмолвился о принадлежности сказки именно ему? Мало того, не только он таким образом ни разу "не проговорился", но "не проговорились" ни разу и все остальные участники этой мистификации – в чем я вижу уже не случайность, а закономерность. В самом деле, кому из них, знавших, что это пушкинская сказка, могло придти в голову сказать или написать: "сказка Ершова"?
14. Как объяснить, что Ершов после успеха журнальной публикации и отдельного издания сказки, даже по самым скромным расценкам материально обеспечивавшего его семью на годы вперед (только за журнальную публикацию 1-й части он получил 500 рублей, а ведь через два месяца появилось и отдельное издание; для сравнения, корова тогда стоила 30 рублей), уехал из Петербурга и стал работать преподавателем в Тобольской гимназии?
15. Как объяснить, что Ершов постоянно нуждался в деньгах и бедствовал, если сказка издавалась трижды – в 1834, 1840 и 1843 гг.?
16. Как объяснить, что на его просьбу (в 1841 г.) "доплатить" ему за журнальную публикацию первой части сказки в "Библиотеке для чтения" Сенковский, который написал к той публикации блестящее, чуть ли не восторженное предисловие, – на эту просьбу Сенковский ответил фразой: "Ничего не следовало получить и не будет следовать"? Даже если это так по сути, ответ совершенно хамский, если автор сказки Ершов; остается предположить, что Ершов – не автор, что он нарушал некую договоренность и вел себя, как попрошайка. Невозможно понять такой ответ иначе, чем (в мягкой форме): "Вы поставили свою подпись под сказкой, вам заплатили за это обещанные вам 500 рублей, как с вами и договаривались; теперь вы приняли обиженный вид, как будто вам что-то недоплатили, а это уже просто непорядочно".
17. Чем объяснить, что Ершов "в приступе страшной хандры" уничтожил беловик сказки с правкой Пушкина и свой студенческий дневник? Это по меньшей мере подозрительно, а учитывая, что уже вскоре после смерти Пушкина каждый его автограф стал представлять и материальную ценность, поверить его объяснению просто невозможно. Уничтожение дневника и рукописи, в которых могла содержаться информация о принадлежности Пушкину "Конька-Горбунка" (не говоря уж о внесённой рукой Пушкина правке), можно объяснить только тем, что Ершов, приступив к переизданиям сказки и внося в неё изменения и дополнения, уничтожал любые доказательства пушкинского авторства.
18. Как объяснить, что в библиотеке Пушкина сказка "Конёк-Горбунок" стояла на полке среди анонимных и псевдонимных изданий? На мой взгляд, этот факт, обнаруженный Александром Лацисом при проверке "Описи пушкинской библиотеки" (с №738 по №749 все книги – анонимные и псевдонимные, а "Конёк-Горбунок" числится под №741), – решающий.
19. Как объяснить фразу Ершова в письме к Плетневу в 1851 г.: "Книгопродавец... сделал мне предложение об издании "Конька"... Я писал к нему, чтобы он доставил Вам рукопись и всякое Ваше замечание исполнил бы беспрекословно." Такое абсолютное, слепое доверие к редакторской работе Плетнёва может означать только то, что оба они знали: "Горбунок" – пушкинская сказка. И до, и после смерти Пушкина Плетнев говорил, что Пушкин целиком полагался на его вкус и доверял ему, причем он был искренне уверен, что так оно и было (на самом же деле Пушкин относился к Плетнёву с большой долей иронии; см., например, его "Ты мне советуешь, Плетнёв любезный…"). Не сомневался в этом и Ершов. Но если Плетнёв пропустил в печать ершовскую правку, то ответственность за эту порчу пушкинской сказки на нём гораздо большая, нежели на самом Ершове.
20. Как объяснить неуместность абсолютного большинства исправлений, внесенных в текст сказки в 4-м издании 1856 года и очевидно ухудшающих ее? Вот только некоторые из "перлов", привнесённые в первоначальный текст: "До сердцов меня пробрал", "Посмотрел под рукавицу", "Починивши оба глаза", "Очью бешено сверкая", "Натянувшись зельно пьян", "Починивши оба глаза, Потирая здесь и там", "Уши в загреби берёт", "Некорыстный наш живот", "Братья больно покосились", "Принесли с естным лукошко", "Кто-петь знает, что горит!", "Всем ушам на удивленье", "Православных не мутить"; вместо "Перстень твой, душа, сыскал" стало "Перстень твой, душа, найдён", вместо "Если ж нужен буду я" – "Если ж вновь принужусь я" – и т.п.
Тем не менее тот факт, что некоторые исправления текст улучшают, свидетельствует, что среди поправок, внесённых Ершовым в пушкинский текст, были и такие, которые были сделаны самим Пушкиным в беловике, переписанном рукой Ершова, но не попали в текст первого издания, либо такие, которые Пушкин внёс в рукопись между 1834 и 1836 годами, до того, как Ершов уехал в Тобольск.
Всё это заставило меня проанализировать все исправления и окончательный текст сказки формировать по принципу: в тех случаях, когда исправления текст ухудшают, они отбрасываются как ершовские; в тех случаях, когда исправления текст улучшают, они принимаются как пушкинские. В этом случае выигрывает в первую очередь читатель; что же до пушкинистов и ершоведов, то в случае их недовольства или возмущения им придется ответить на все перечисленные здесь вопросы
21. Как объяснить тот факт, что Пушкин оставил Смирдину написанное своей рукой "Заглавие и посвящение "Конька-Горбунка"" со строкой, броско отличающейся от текста издания, вышедшего при его жизни? ("Против неба – на земле").
Я вижу одно объяснение: Пушкин хотел оставить для нас "зарубку". И отдаю должное Смирдину, который этот автограф сохранил и внёс упоминание о нём в перечень своих бумаг (кажется, сам автограф в дальнейшем пропал). К таким "зарубкам" я отношу и пушкинские двусмысленные фразы в отношении Ершова, и цитаты из пушкинских сказок в "Горбунке".
22. Как объяснить существование пушкинского "автопортрета в виде лошади", а точнее, как это подметил Лацис, – в виде "вылитого Конька-Горбунка", к тому же нарисованного между двумя другими конскими мордами ("Первых ты коней продай, а конька не отдавай"). Это ещё одна пушкинская "зарубка", и с этой точки зрения следует внимательно присмотреться к тому, что в сказке говорит Конёк-Горбунок: ведь это именно он объявляет Киту, за что тот наказан и что ему надобно сделать, чтобы заслужить прощенье. Этот рисунок – подтверждение того, что Пушкин в этой сказке, как и в большинстве своих крупных произведений, использовал приём передачи авторской речи одному из персонажей: рассказчик в сказке – Конёк-Горбунок.
23. Как следует понимать фразу, брошенную Пушкиным барону Розену в присутствии Ершова (летом 1834 г., после чтения сказки "Конёк-Горбунок"): "Теперь мне этот род сочинительства можно и оставить"? Обычно ее трактуют примерно так: "Сказка Ершова так хороша, что теперь, после "Конька-Горбунка", мне в этом жанре и делать нечего". Между тем эта фраза, как и две другие пушкинские фразы, имеющие отношение к Ершову, сознательно двусмысленна, и означает только, что, написав такую замечательную сказку, Пушкин может с чистой совестью оставить этот жанр. Эту сознательную двусмысленность подчеркивает тот факт, что на момент произнесения фразы Пушкин не только "этот род сочинительства" не оставил, но и как раз в это время тем же четырехстопным хореем писал еще одну сказку – "Сказку о золотом петушке", сюжет которой заимствовал из "Альгамбры" Вашингтона Ирвинга, также бывшей в его библиотеке.
Подводя предварительные итоги, зададимся ещё одним вопросом: только ли политическими мотивами была обусловлена эта пушкинская мистификация? – На самом деле причин было несколько.
1/ Сказки Пушкина были встречены публикой более чем прохладно; даже Белинский сетовал на то, что поэт разменивает свой талант на ерунду. Лацис не без основания полагал, что вслед за публикацией в той же "Библиотеке для чтения" "Пиковой дамы" (мартовский номер "Библиотеки") Пушкину было бы не с руки в апрельском номере публиковать за своей подписью сказку. Именно это убедил Пушкин Плетнева принять как основной довод в пользу мистификации, сделав так, чтобы Плетнев и считал этот довод не только главным, но и им самим выдвигаемым. На этом и строились отношения между Плетнёвым, Ершовым и Пушкиным: другого объяснения Ершову Плетнёв и не мог дать, когда от имени Пушкина предлагал ему участие в этой "невинной" затее.
2/ Такой "обналичкой" Пушкин решал и вопрос с деньгами, необходимыми ему для "карманных расходов" – главным образом для карточных игр: Пушкин Т.Рэйксу, английскому путешественнику: "По мне лучше умереть, чем не играть в карты!" Из-за постоянной нехватки денежных средств Пушкин много играл, в надежде на выигрыш, и, как и все, кто играет на выигрыш, больше проигрывал, чем выигрывал, и часто влезал в долги. Временами он был вынужден даже закладывать рукописи глав "Евгения Онегина", чтобы закрыть очередной карточный "долг чести". Публикация собственных вещей под чужим именем была одним из его способов "обналички" и получения "черного нала", неподотчетного Наталье Николаевне. Тем, у кого этот довод вызовет сомнение, рекомендую набрать в любом поисковике "Карточные долги Пушкина", а в статье Лациса ещё раз перечитать цитату из "Домика в Коломне", начинающуюся словами "Здесь имя подписать я не хочу". Тем же, кто задаст вопрос, где ещё Пушкин не подписал своё имя, отвечу, что нам это ещё предстоит разгадывать.
3/ Что общего в "Коньке-Горбунке" и "Сказке о золотом петушке"? – Кроме размера, только одно: старый царь хочет жениться на молодухе. Но ведь как раз на это время приходится пик обхаживаний царём жены Пушкина, и Пушкин в письмах настойчиво напоминает Наталье Николаевне: "Не флиртуй с царём!" Эти две сказки были предупредительными выстрелами, хотя они царя и не остановили; в этом была главная побудительная причина их написания и пушкинской мистификации.
4/ Но, конечно же, с подписью Пушкина сказка не прошла бы и обычного цензора, а Бенкендорфу и царю ее показывать было просто невозможно (в сказке царь – при всем его кажущемся добродушии – если и не дурак, то по меньшей мере самодур, придворный "спальник" – подлец и доносчик). Даже гораздо более безобидная "Сказка о золотом петушке" не гладко прошла цензуру, и черновики показывают, как Пушкин обходил острые углы. А "Конёк-Горбунок", с её, по существу антигосударственным выпадом, и вообще была с самого начала, с замысла, обречена на мистификацию.
"Итак: у нас нет черновиков Ершова, – резюмировал Лацис. – Нет его беловой рукописи. О сочинительстве не знали его ближайшие приятели по университету. И не обнаружено ни одной дарственной надписи сего автора на первом издании "Конька". Значит, версия о том, что Ершов был взаправдашним автором, остаётся неподкреплённой.
А пока эта гипотеза остаётся недоказанной – мы, собственно говоря, не обязаны "убедительно" опровергать нечто не существующее, пустоту, пустышку".
А нужно ли доказывать версию о том, что взаправдашним автором был Пушкин? Думаю, после вышеперечисленных вопросов и ответов такой необходимости тоже нет. Хотя для пущей убедительности можно показать, как трансформировался пушкинский текст в издание "исправленное и дополненное", и проанализировать исправления и дополнения Ершова. Тем более что мы так или иначе обязаны восстановить подлинный пушкинский текст.
В заключение привожу обширную цитату из моей статьи, опубликованной в "Парламентской газете":
"Множество фактов, приведенных нами, свидетельствуют о том, что сказку написал Пушкин, хотя прямых подтверждений этому и нет – только косвенные свидетельства. Но ведь бывают же случаи, когда при отсутствии прямых улик суд выносит решение на основании только косвенных. Если бы мы разбирали это дело в суде, авторство наверняка было бы присуждено Пушкину, но станет ли обязательным такое решение суда для Пушкинской комиссии РАН, которая и должна принять решение о включении сказки в корпус пушкинских произведений? Да и какой суд возьмется разбирать такое дело?
Безвыходная ситуация? Мистификаторы (и прежде всего – сам Пушкин) так замели следы, что на титуле изданий "Конька-Горбунка" так и будет впредь красоваться глуповатое лицо Ершова, а мы будем знать, что на этом месте должен быть портрет Пушкина, но изменить ничего не сможем?
– А надо ли что-то менять? – вроде бы вполне резонно заметит читатель. – Сказка-то хорошая, и оттого, что на ней стоит не имя Пушкина, а имя Ершова, она ведь не стала хуже и менее любима нами и нашими детьми! Пусть себе и дальше издается в таком виде!
В том-то и дело, что под именем Ершова сказка стала хуже и перестала быть собственно пушкинской. По общепринятым правилам произведения умерших авторов публикуются в последней прижизненной редакции. А Ершов, уже после смерти Пушкина, нуждаясь в деньгах и видя, что никто не собирается отнимать у него авторство, подаренное ему мистификаторами, затеял переиздание, и в этом переиздании 1856 года внес в сказку поправки и дополнения…
Нельзя сказать, что сказка испорчена бесповоротно, но то, что она сильно подпорчена, – несомненно. Надо бы восстановить пушкинский текст, убрать эти "изменения и дополнения", но мы и этого не можем сделать: ведь любая попытка такого восстановления означала бы признание пушкинского авторства! А из этого следует, что мы и впредь будем читать пушкинскую сказку в таком "отредактированном" виде, зная, что существует первоначальный, пушкинский текст.
А теперь представим себе ситуацию, когда какое-нибудь общеизвестно пушкинское произведение стали бы издавать в таком вот подпорченном варианте. Нетрудно вообразить, какой шум подняли бы пушкинисты, защищая Пушкина от подобного насилия, а наших читателей – от таких издателей. У нас бы "набережная затрещала" от их благородного негодования. Почему же в этой ситуации они молчат, словно воды в рот набрали? Почему ни один серьезный пушкинист не откликнулся ни на публикацию статьи Александра Лациса "Верните лошадь!" в пушкинской газете "Автограф" в середине 90-х, ни на его книгу, вышедшую под тем же названием два года назад (сегодня уже 5 с лишним лет тому назад – В.К.), ни на мои неоднократные напоминания о необходимости как-то решить эту проблему? Тем более что количество аргументов в поддержку версии пушкинского авторства сказки только растет, а ни одного аргумента в противовес ей так и не появилось?
Кажется, я могу объяснить причины этого заговора молчания. Ведь если сказка "Конек-Горбунок" – пушкинская мистификация, то каков мистификатор! Нашей пушкинистике придется признать, что она таковым поэта никогда не воспринимала; более того, пушкинистам придется согласиться, что Пушкин обманул и их – наравне со всеми сотнями миллионов читателей всех поколений! Это рядовому читателю, улыбнувшись вместе с нами, нетрудно принять этот пушкинский "шуточный обман" и наше пребывание "в забавной и длительной ошибке" – а каково профессионалам? Не потому ли они упорно продолжают стыдливо прятать глаза и "не замечать" эту пушкинскую мистификацию?
Разумеется, рано или поздно найдутся издатели, которые самостоятельно решатся издать "Конька-Горбунка" в неисправленном, первоначальном виде и поставят на обложке этой поистине лучшей русской сказки в стихах: АЛЕКСАНДР ПУШКИН. И тем не менее Пушкинская комиссия РАН сегодня просто обязана высказаться по этому поводу. В виду серьезности вопроса я оправдал бы любые возражения пушкинистов, даже самые вздорные или непарламентские, – но не молчание. Дальнейшее замалчивание проблемы может лечь позорным пятном на весь академический институт (ИМЛИ) и на Пушкинский Дом.
Читатель, пришедший на наш сайт, ты дочитал до конца – честь тебе и хвала! Вознагражу твоё терпение призом: Пушкин был не просто гениальным мистификатором, он был одним из величайших мистификаторов. История написания и публикации "Евгения Онегина", его содержание – грандиозная мистификация, равной которой не было в истории русской литературы, а в истории мировой рядом с этим романом можно поставить всего несколько произведений: "Гамлет" и драмы Шекспира, "Дон-Кихот", романы Стерна, "Улисс", "Мастер и Маргарита" (см. мой сайт http://intervjuer.narod.ru). Как справедливо заметил Пушкин, он написал не просто роман, "а роман в стихах – дьявольская разница". Та плоская трактовка, в которой мы все читаем и воспринимаем роман, – это примерно как попса по сравнению с классикой его замысла и исполнения. Пушкинская мистификация имеет выход из романа на реальную жизнь, на конкретных людей его времени; в то же время и сегодня роман абсолютно современен и по замыслу имеет прямое отношение к нашей жизни, к литературе и к нашему сайту (с "Онегиным" согласовано и моё письмо Седаковой), а мастерство мистификатора не может не вызвать восхищения: он и сегодня "смеётся надо всеми" нами.
Тем, кому интересно об этом почитать, см. также http://discut.narod.ru.
Вообще замечу: большинство наших представлений о Пушкине зиждется на мифах: в нём не было крови Ганнибалов, зато в жилах текла цыганская кровь; у него было несколько внебрачных детей, и по всем этим линиям, в отличие от линии детей в браке с Натали, были ну очень талантливые потомки с известными всему миру политическими и литературными именами; "утаённая любовь" Пушкина, которую в течение века разыскивали пушкинисты, – миф; у его жены не было романа с Дантесом, зато был роман с царём, а пресловутый диплом рогоносца написан и разослан им самим; все его крупные произведения ("Онегин", "Медный всадник", "Цыганы", "Полтава", "Граф Нулин", "Домик в Коломне", "Повести Белкина", "Борис Годунов", даже "Памятник") нами не прочтены – во многом благодаря его розыгрышам, его с нами игре. И, благодаря его мистификаторскому мастерству, его жизнь и творчество обросли небывало огромным комом глупостей, которые теперь входят в информационную ауру понятия "Пушкин". Вот почему сегодня "дежурные пушкинисты", у которых земля горит под ногами, от Аринштейна и Непомнящего до Скатова и Сурат, не рискуют вступать со мной в открытую полемику в печати (возразить не могут, а согласиться не хотят) и замалчивают открытия талантливых пушкинистов последних лет (Барков, Лацис, Петраков).
Тем, кому интересно прочесть о том, что на самом деле происходило вокруг Пушкина в преддверии смертельной дуэли, см. http://discut1837.narod.ru.
На сайте http://kozarovetsky.narod.ru можно найти ссылки и на другие мои пушкинские (и непушкинские) сайты.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
У проблемы авторства "Конька-Горбунка" есть еще одна составляющая – этическая. И дело здесь не в том, как быть жителям Тобольска, гордящимся своим земляком, и всевозможным "ершоведам": первые могут гордиться тем, что Ершов принял участие в пушкинской мистификации, а вторые не вызывают у меня сочувствия, поскольку десятки лет закрывали глаза на странную правку текста сказки и, вместо того, чтобы разобраться в причине этой странности, пели дифирамбы мнимому автору. Дело-то здесь поглубже и посерьёзнее.
Для сокрытия тайны Пушкин не мог предложить поставить подпись под сказкой никому из ближнего и даже не очень близкого окружения. Так или иначе он должен был сделать такое предложение человеку малознакомому или совсем незнакомому. С другой стороны, для будущего разгадчика должно было быть ясно, что этот человек не мог быть автором такой сказки; Ершов для этой цели вполне подходил – и прежде всего по возрасту.
Согласившись поставить за деньги свою подпись под сказкой, юный Ершов не понимал, какую ответственность на себя берет и каким испытанием станет для него этот поступок. Он был неплохим человеком, но груза незаслуженной славы не выдержал. В силу характера он для такого испытания оказался слаб. Его задачей было: так или иначе, любым способом донести до потомков информацию о том, что это пушкинская сказка, и бережно отнестись к тексту и поправкам Пушкина. В силу сложившихся обстоятельств (он дважды женился на женщинах с детьми, жены умирали, и он в конце концов остался с 6 детьми на руках) он бедствовал, стал пить, а решившись переиздавать сказку, уничтожил её беловик с пушкинской правкой и стал прятать концы в воду своих "изменений и дополнений" – то есть не только примирившись с плагиатом, но и сознательно укрепляя его.
Пушкин рассчитал всё правильно: рано или поздно потомки должны были догадаться, что это его сказка, и, с его точки зрения, лучше бы это произошло как можно позже. Действия Ершова по отношению к тексту сказки одновременно и отодвинули момент разгадки, и сделали его неотвратимым. "Всё оправдалось и сбылось". Но имел ли право Пушкин подвергать 18-летнего Ершова такому испытанию? Для меня этот вопрос остается открытым.
P.S. Пользуясь случаем, обращаюсь к переводчикам, свободно владеющим французским: меня чрезвычайно интересует информация о верленовской мистификации с "поэтом Артюром Рембо". Если бы кто-нибудь из вас разыскал в Интернете эту литературу и просуммировал аргументацию в пользу этой версии в виде такого же "перечня" (пусть и небольшого), поставив его на сайт или сообщив мне по емэйлу, я был бы очень признателен (мне кажется, это было бы интересно и всем участникам сайта).
Источник - http://poezia.ru/EditorColumn.php?sid=201, публикуется с разрешения автора.
