Сергей Валянский, Ирина Недосекина
От монархии к анархии: 1905–1917 годы
И всё ж не умер тот, чей отзвук есть в других,
Кто в этом мире жил не только жизнью личной!
Н.А. Морозов
Русский Серебряный век – это, прежде всего, люди: люди-творцы и те, для которых они творили, а также и все остальные – общий фон эпохи. Но среди этого фона есть особые люди – бюрократы. Сами не творцы, они своими "правильными" действиями, в определённом смысле, и породили Серебряный век…
Как они это делали, можно наблюдать на примере конкретной судьбы – журналиста, писателя, поэта, учёного, общественного деятеля Николая Александровича Морозова.
Николай Александрович представлял себе бюрократический режим в образе человека, лишённого памяти, который каждый день забывает то, что делал вчера и во все прежние дни. Да и как запомнить, если министры и сановники сменяют один другого, и преемник не может знать того, что знал его предшественник. Отсюда непоследовательность, судорожность дейcтвий, отсутствие человечности, неизбежная забота лишь о своей собственной карьере и узко эгоистический подход ко всем общественным и государственным делам.
Кто-то из бюрократов решил сделать себе карьеру на разгроме "хождения в народ", которое и без этого шло на спад. По стране было арестовано около 4 тысяч участников движения. Дело тянулось три года. Судили только 190 человек, а осуждены из них были всего 99 человек. Кто-то из чиновников получил повышение, а страна – резкий всплеск политической борьбы, так как у каждого привлечённого по этому делу были родственники и знакомые. В итоге, процесс затронул очень многих среди образованной части населения.
Морозов был участником этих событий. Его арестовали, когда он уже полностью убедился в ненужности "хождения в народ" и склонился к тому, что вместо политического просвещения оного народа надо просто давать ему образование. Но после тюрьмы он стал одним из основателей партии "Народная воля" и, в итоге, был приговорён к бессрочной каторге, которую отбывал в Шлиссельбургской крепости. Новое пребывание в тюрьме сделало его поэтом, певцом революции!
Это его второе заключение длилось 23 года. Проигрыш России в войне с Японией и последующие серьёзные волнения и стачки рабочих в крупных городах привели к тому, что царь объявил выборы в Думу. Правда, по поводу происходящих изменений Морозов не обольщался и даже написал шуточное стихотворение, в котором говорилось:
Скоро, скоро куртку куцую
Перешьют нам в конституцию:
Будет новая заплатушка
На тебе, Россия-матушка!
21 октября 1905 года был подписан Указ об амнистии ряда заключенных Шлиссельбургской крепости, в том числе и Н.А. Морозова. Несмотря на указ, их перевели из одной крепости – Шлиссельбургской в другую – Петропавловскую. Так случилось по причине несовпадения взглядов чиновников двух ведомств на будущее бывших узников. В Министерстве юстиции считали, что согласно Указу заключённые должны быть освобождены без всяких условий, а в Департаменте полиции требовали упечь их ещё на четыре года в ссылку. Может, освобождение узников Шлиссельбурга прошло бы тихо, но эта бюрократическая возня вызвала в обществе большой интерес к ним.
Выяснение отношений между двумя ведомствами закончилось для Морозова лишь к вечеру 7 ноября 1905 года. Его отвезли на Гороховую улицу, в охранное отделение. Там ему выдали "Однодневный вид на жительство" и объявили, что если он и завтра останется в Петербурге, то должен будет явиться сюда за получением нового однодневного разрешения. И выставили в холодную ночь одного, без денег, – в город, в котором он не был почти четверть века… Бюрократы даже не предупредили родственников, чтобы они его забрали. Но это естественно. Ведь в инструкциях сие не прописано…
Итак, первый день на свободе. С утра – в охранное отделение за разрешением прожить ещё один день в столице. Затем посещение известного врача Брауна, резюме которого оказалось неутешительно: строгая диета, регулярный приём лекарств, спокойная размеренная жизнь. Только при соблюдении этих условий Морозов может рассчитывать прожить несколько лет…
***
Отпущенное ему медицинским светилом время Николай Александрович решил посвятить изданию своих трудов, созданных им в Шлиссельбургской крепости.
А вывезти эти труды оттуда ему помог опять же бюрократизм!
Комендант Шлиссельбурга объявил всем заключённым, подлежащим освобождению, что бумаги, которые они хотят взять с собой, необходимо сдать на просмотр. Морозов собирался вывезти 26 тетрадей большого формата, листов по 500 каждая.
Когда комендант увидел, каково их количество, его настроение тут же испортилось: никак невозможно было всё это просмотреть, – но опытный бюрократ нашёл выход. Он опечатал ящик с бумагами, объявив, что в Петропавловской крепости разберутся, мол, там столица, там они всё могут.
При первой же встрече с комендантом Петропавловской крепости Морозов высказал пожелание, чтобы привезённые бумаги были выданы его сестре. Узнав, что ящик запечатан печатью коменданта Шлиссельбургской крепости, его столичный коллега резюмировал: "Если уж комендант Шлиссельбургской крепости выпустил эти бумаги, то там заведомо нет ничего недозволенного".
Так труды Морозова получили свободу раньше их автора…
***
Н.А. Морозов оказался единственным шлиссельбуржцем, которому удалось задержаться в Петербурге, и поэтому всё внимание интеллигенции столицы было обращено к нему. Посыпались приглашения на обеды, ужины, званые вечера... Каждый день – новые встречи. Все предписания врача пошли насмарку. А самочувствие его от этого только улучшилось. Свобода – вот что оказалось его главным лекарством!
Интерес к бывшему узнику столь велик, что И.Е. Репин, узнав о готовящемся издании сборника стихов Морозова "Из стен неволи", изъявил желание нарисовать к нему обложку. И это притом, что Репин с неохотой принимал заказы на иллюстрацию книг. Так началась дружба этих двух незаурядных людей; легендарный шлиссельбуржец стал завсегдатаем знаменитых репинских "сред" в Пенатах под Петербургом, и уже там подружился со многими именитыми гостями.
Репину очень захотелось написать портрет Морозова. Но возникли осложнения. Художнику картина виделась как портрет мученика, сломленного долгой неволей, на всём должна была лежать печать тяжёлого заключения. Но таков ли был Морозов?.. Его живые добрые карие глаза горели огнём и молодостью. Какой же может быть мученик с глазами, в которых нет ни капли страдания? И Репин, желая остаться в рамках своей концепции, нашёл выход. Получился изумительный портрет, но... Морозов был написан сбоку, глаз его не было видно! На Международной выставке в Риме в 1911 году портрет привлёк всеобщее внимание своей необычностью…
***
В начале 1906 года в литературном салоне Марии Валентиновны Ватсон, известной переводчицы и писательницы, Морозов познакомился со своей будущей женой Ксенией Алексеевной Бориславской. Выпускница Екатерининского института благородных девиц и Петербургской консерватории, она была талантливой пианисткой, также известной своими переводами романов Уэльса и Гамсуна.
Меньше чем через год состоялась их свадьба. Николай Александрович был старше жены ровно на те 26 лет, на которые жизнь для него остановилась, – но он не раз говорил, что природа не зачла ему годы, проведённые в тюрьме.
Женитьба тоже не обошлась без бюрократических казусов. Священник церкви, где должно было произойти венчание, стал сомневаться, а вдруг бывший шлиссельбуржец лишён права жениться. И он потребовал бумагу от нотариуса, заверенную двумя подписями, что не имеется препятствий к браку.
***
После выхода первых научных трудов Морозова, его пригласил к себе Пётр Францевич Лесгафт. Известный учёный-анатом и прекраснейший преподаватель, Лесгафт был лишён права преподавания в государственных вузах за выступление против порядков в университетах. Тогда он стал читать лекции по анатомии для всех желающих у себя дома. Один из учеников подарил ему 200 тысяч рублей и большой дом, чтобы Пётр Францевич мог организовать лабораторию и трудиться там со своими учениками, не тратя время на работу ради заработка. Так были созданы С.-Петербургская биологическая лаборатория и при ней Высшая вольная школа – первый общественный университет страны. Школа оказалась очень популярной, в её стенах собралось до полутора тысяч слушателей обоего пола. Преподавать в этой школе и работать в лаборатории Лесгафт и предложил Морозову.
Эта встреча положила начало их большой дружбе.
Заметим, что среди сотрудников Лаборатории было много будущих академиков: Н.А. Морозов; известный кристаллограф Е.С. Фёдоров; физиологи А.А. Ухтомский, И.С. Беритов (Бериташвили) и Л.А. Орбели; ботаники В.Л. Комаров (будущий президент АН СССР) и А.А. Рихтер.
Лесгафт был требовательным и заботливым руководителем. Его стараниями за время их совместной работы с 1907 по 1911 год Морозов опубликовал более 80 научных и литературных работ. А ведь в новой жизни с огромным количеством нахлынувших житейских забот так легко было потерять тот темп работы, который сложился у него за многие годы одиночества!
***
Увидевшие свет труды Морозова не могли оставить равнодушными тех, кто с ними знакомился.
Известный русский философ В.В. Розанов написал об их авторе следующее: "Признаюсь, репутация его мне не нравилась и в особенности казалась нескромною явная претенциозность в науке, которую он хотел переворотить и обновить…
Но вот однажды, разрезая новую книжку "Вестника Европы" (1909) я увидел "Письма из Шлиссельбургской крепости" и, прочитав несколько строк, так был обвеян нежным и благородным тоном их и весь захвачен ласковою, любящею душою автора, что читал дальше как лучшую, мне попадавшуюся, беллетристику…
..."Письма" его будут вечно читаться как один из прекраснейших цветков русской литературы…".
В.Я. Брюсов в одном из писем Морозову отметил эту книгу так: "Как странно отправлять Вам это письмо в тот самый Борок, который благодаря Вашим "Письмам" стал знакомым и родным всей читающей России...".
Заинтересовался "Письмами…" и Л.Н. Толстой и захотел встретиться с их автором. Встреча прошла внешне нормально, но выявила у них совершенно разные подходы к знаниям. Толстой считал, что всё зло от науки, Морозов же всю жизнь стремился познать новое и передать это знание другим.
Даже в поэзии он оставался учёным. Он считал, что конец XIX века характеризовался поиском новых путей, форм и сюжетов. Многие из возникших в это время течений заглохнут и будут забыты грядущими поколениями. Но всё новое и ценное сохранится навсегда и послужит ступенью для дальнейшего развития поэзии. Однако параллельно расширению рифм и формы должно расширяться и содержание поэзии введением в неё новых сюжетов, которые могут дать ей естественные науки. Хотя понятно, что поэзии придётся преодолеть на этом пути ряд серьёзных затруднений.
О себе самом и о своём творчестве Морозов написал так:
Живущим тускло в наши дни:
В них мир таинственный науки,
В них неба вечные огни.
Мои слова – иероглифы:
Их разберёт грядущий век.
И, что прочесть не смогут скифы,
Узнает новый человек.
Николай Александрович считал своим гражданским долгом заниматься просвещением народа. С лекциями и концертами он объездил большие и малые города России, один перечень которых занимает полстраницы. Бюрократы на местах по своему обыкновению создавали ему бесплатную рекламу, пытаясь запретить выступления. Благодаря этому на выступлениях Морозова всегда оказывался полный аншлаг.
Одной из тем его лекций было воздухоплавание, о котором он знал не понаслышке. Он был членом Императорского Всероссийского аэроклуба, руководителем научных полётов. Аэроклуб, согласно своему уставу, считался внепартийным и доступным для всех, желающих содействовать развитию воздухоплавания и авиации. Полиция, не оставлявшая без внимания бывшего "террориста", распространила слух, якобы Морозов хочет стать членом аэроклуба, чтобы сбросить бомбу на царя с аэроплана. Но за его избрание члены клуба проголосовали единогласно, включая и председателя, великого князя Александра Михайловича. Осенью 1917 года один из членов аэроклуба предложил исключить из клуба великого князя. Морозов был против, считая, что пока сохраняется параграф о внепартийности, исключение по политическим мотивам недопустимо.
Его книга "Среди облаков" стала литературным памятником пионерам освоения воздушного пространства.
***
Однажды к Морозову обратился князь Бебутов, член масонской ложи "Полярная звезда", с сообщением, что его организация обладает информацией о действии провокаторов в партии эсеров. Партия эсеров, надо сказать, выросла из "Народной воли", созданной при активном участии Николая Александровича, и хоть он и заявлял по выходу из тюрьмы о своём уходе в науку и отказе от партизиозности, всё же такой случай задевал его моральные принципы.
Спустя несколько дней Морозову принесли на дом обещанные документы. Из них он узнал, что Евно Азеф, член ЦК партии, является платным агентом охранного отделения. Николай Александрович хотел сделать с документов копию, но ему не разрешили.
Для передачи полученной информации в ЦК партии эсеров надо было ехать в Париж. По официальной версии Морозов поехал туда с лекций, которая и в самом деле прошла, и прошла успешно. А вот главное дело, ради которого была предпринята поездка, окончилось неудачей. В ЦК партии эсеров Морозову не поверили и потребовали больше ни с кем этого вопроса не обсуждать. Ведь признание наличия осведомителя в центральном аппарате бросало тень на весь ЦК, в том числе на партийных бюрократов. Отзвуком этих событий явилось горькое "Беззвёздное стихотворение", помещённое в сборнике "Звёздных песен":
Года продавшихся Шерлоков!
Когда вы сгинете навек,
И честных истины пророков
Увидит снова человек?
Когда не будут с перепуга
Охранки тайные рабы
Восстановлять нас друг на друга
Под флагом классовой борьбы?
Когда придёт добро без стона,
Обман – не будет идеал,
И за раскрытие шпиона
Не повлекут вас в трибунал?
26 ноября 1911 года Морозова осудили на один год за публикацию в сборнике "Звёздные песни" стихов, "возбуждающих к ниспровержению существующего в России государственного и общественного строя и заключающих выражение дерзостного неуважения к верховной власти". На самом деле он пострадал за вошедшее в сборник "Беззвёздное стихотворение".
Боясь общественного возмущения, бюрократическая машина притормозила исполнение приговора, и в итоге его "взяли" 15 июня 1912 года, когда Морозов отдыхал в Крыму. Но пока арестованного везли через всю страну в Двинскую крепость, его везде узнавали, так как он уже побывал во многих городах со своими знаменитыми лекциями. Так, стремясь сделать всё "по-тихому", власть получила мощнейший общественный протест. А освободили Морозова через год по амнистии в связи с празднованием 300-летия дома Романовых. Из тюрьмы он вышел с новыми литературными и научными трудами.
После Двинской крепости он стал говорить, что цель жизни в том, чтобы преодолевать препятствия.
***
Во время Первой мировой войны Главный Комитет Земских союзов поручил Морозову ознакомить русское общество с деятельностью его санитарных отрядов. Морозов решил стать участником одного из таких отрядов, чтобы при подготовке материалов для печати понимать суть дела. Но в ряде газет появились статьи, где говорилось, что Морозов – шпион и его нельзя допускать на фронт.
Чтобы получить разрешение, Николай Александрович решил добраться до командующего фронтом генерала Рузского. Генерал, как оказалось, был знаком с его произведениями, но решил проконсультироваться с охранным отделением. Ответ "охранки" был таков: "Морозов – опасный человек, но если даст слово, то на него вполне можно положиться". Морозов дал слово и был допущен к исполнению своих обязанностей. Позже по причине жестокого бронхита, полученного на передовых позициях, ему пришлось вернуться в Петербург. Свои впечатления от увиденного на фронте он описал в сборнике очерков "На войне", вышедшем в 1916 году.
Да, самовластная бюрократия поистине великий революционер. Её бессознательная агитационная деятельность много интенсивнее, чем любые прямые призывы к борьбе.
